Виктория Форестер - Мальчик, который знал всё [litres]

Билл Кайзер повертел в руках пакет, обдумывая всё, что сказал ему мальчик.

– А вы… уходите?

– Да, мы уезжаем через несколько минут. – Конрад повернулся и посмотрел полицейскому в глаза. – Мы помогли всем, кому могли. Простите, что не смогли прибыть раньше.

– Уезжаете? – покачал головой мистер Кайзер. – Вот так уезжаете, и всё?

– И всё, – улыбнулся Конрад.

– И мы даже не сможем отблагодарить вас?

– Мы не ради благодарности помогаем людям.

– Но мне кажется, что это неправильно, – смущённо опустил глаза мистер Кайзер.

– Возможно, когда-нибудь всё изменится, и нам больше не нужно будет оставаться такими… загадочными и скрытными.

Конрад протянул на прощание руку, и Билл Кайзер уважительно пожал её. Его переполняли чувства, но не хватало слов, чтобы выразить их.

– Мне жаль, что вы не запомните меня, мистер Кайзер. Честное слово, я хотел бы познакомиться с вами поближе, но…

Мистер Кайзер даже не удивился, увидев появившийся в руке мальчика серебряный цилиндр размером с ингалятор, которые носят с собой астматики. По правде сказать, он ожидал чего-то подобного и потому даже не шелохнулся, когда мальчик приложил этот цилиндр к его запястью.

– Больно не будет, – сказал Конрад. – Просто из вашей памяти сотрутся воспоминания о последних нескольких часах, а всё остальное останется при вас.

Мистер Кайзер кивнул. Затем, глядя на Конрада, произнёс слова, которые – он точно знал об этом – страстно мечтает услышать каждый мальчишка.

– Если бы твой отец видел сейчас тебя, он гордился бы тобой.

Конрад неожиданно замер, насторожившись.

– Мой отец? – переспросил он, думая о своём отце и о словах мистера Кайзера. – Мне кажется, узнай об этом мой отец, его реакция была бы… иной. Впрочем, у меня нет отца. На самом деле я сирота.

Прежде чем мистер Кайзер успел что-нибудь сказать на это, Конрад прижал кончик цилиндра к его коже. Мистер Кайзер не дёрнулся, почувствовав слабый укол, но почти сразу после этого обмяк и опустился на колени. Конрад подхватил полицейского и осторожно усадил на землю.

Спустя десять минут мистер Кайзер очнулся. Посмотрел на мобильный телефон, который он сжимал в руке, затем на закат, полыхавший над тем местом, где совсем ещё недавно стоял городок под названием Шеди-Гроув.

– Американцы! Сограждане! Друзья мои! – начал президент Харрингтон.

Его волосы были аккуратно зачёсаны назад, на фоне тёмно-синего пиджака особенно резко выделялась белоснежная рубашка. С завидным, отточенным за долгие годы самообладанием он слегка повернул голову и продолжил своё обращение, глядя прямо в телевизионные камеры и встревоженные глаза набившихся в конференц-зал журналистов:

– Как многим из вас уже известно, произошла трагедия. Обрушилась плотина, затопив практически весь прекрасный городок Шеди-Гроув. – Президент Харрингтон сделал небольшую, тщательно выверенную паузу, ненадолго принял скорбный вид, а затем продолжил уверенно и твёрдо: – Как и все вы, я скорблю по погибшим в результате этого бедствия жителям Шеди-Гроув, и так же, как у вас, у меня появилось в связи с этим бедствием немало вопросов. – Теперь лицо Харрингтона стало суровым и даже гневным, но опять-таки до известной степени суровым. Гневным, но не чересчур. – Как такая трагедия могла произойти в наши дни? Как могли так долго оставаться незамеченными причины, которые привели к ней? Кто из нас несёт ответственность за случившееся? Как ваш президент я требую ответа на все эти вопросы и в свою очередь хочу поделиться с вами всем, что известно на данный момент мне самому.

Харрингтон устремил взгляд в объектив телевизионной камеры. Его обращение было тщательно продумано заранее и адресовалось вроде бы всем американцам, однако на самом деле президент говорил всё это только для одного человека – своего сына. Харрингтон ни на секунду не сомневался в том, что Конрад сейчас сидит у экрана и внимательно ловит каждый его жест, каждое слово. Харрингтон мысленно представлял сидящего прямо перед ним сына, и от этого всё сильнее вскипала в жилах президента кровь, всё сильнее начинало ломить затылок – казалось, что к нему под череп забрались невидимые гномы и долбят, долбят там своими молотками…

Разве он не предупреждал Конрада – и не раз, и не два, между прочим! – чтобы тот не вмешивался в отцовские дела? Разве не приказывал оставить навсегда свои адские домыслы? И вот тебе, пожалуйста…

– В настоящее время мы располагаем проверенной и достоверной информацией о том, что важную роль в этой трагедии сыграла группа примерно из десяти – одиннадцати человек. У нас имеются основания считать этих людей особо опасными, бессердечными преступниками, попирающими интересы нашей страны. После гибели многих ни в чём не повинных жителей Шеди-Гроув мы с уверенностью можем сказать, что эта группа не остановится ни перед чем. Для безопасности нашей страны и благополучия наших граждан мы будем использовать все имеющиеся в нашем распоряжении ресурсы, для того чтобы найти этих преступников и передать их в руки правосудия.

Президент Харрингтон слегка опустил голову – он знал, что в таком ракурсе его подбородок выглядит более волевым, – и закончил, вытянув вперёд указательный палец:

– С этой минуты я объявляю их врагами народа. Врагами номер один.

Если и можно было выбрать более неудачный день для проведения Осеннего фестиваля округа Лоуленд, то пришлось бы поломать голову, чтобы найти его. Потрясённые пресс-конференцией президента Пайпер и Конрад чувствовали себя так, будто им ничего другого не остаётся, как только отмечать вместе со всеми праздник урожая и делать вид, что им ужасно весело. Конрад спокойно настаивал на том, что самый лучший способ справиться со сложившейся ситуацией – это вести себя как ни в чём не бывало. Он дал всем остальным ребятам день отдыха, а сам вместе с Пайпер, Бетти и Джо отправился на праздник, который Макклауды неизменно посещали на протяжении уже нескольких поколений.

Во время Осеннего фестиваля в Лоуленде не только отмечали праздник урожая, но и выбирали лучших из лучших в разных категориях. Фермеры днями и ночами трудились, не разгибаясь, чтобы раз в году, если повезёт, получить главный приз Осеннего фестиваля – почётную голубую ленту, о которой каждый из них мечтал так же, как любой киноактёр мечтает об Оскаре.

Казалось бы, ну что такого в отрезке голубой ленты? Однако она, эта лента, была знаком признания заслуг фермера, она выделяла его среди многих подобных ему. Вот почему присуждение этого приза в каждой определённой заранее категории, будь то выращивание овощей или разведение скота, так бурно обсуждалось. Голубая лента победителя Осеннего фестиваля становилась семейной реликвией и хранилась, передаваясь из поколения в поколение. Эта лента была признанием заслуг не только получившего её фермера, но и всей его семьи, она говорила о том, что вклад в этот успех внесли, помимо победителя, его отец, дед, прадед, ну и так далее.