Виктория Форестер - Девочка, которая умела летать [litres]

– Я тебе не верю. И даже если ты прав, мне всё равно. Я их не брошу, – упёрлась Пайпер. – Должен быть другой выход.

– Но его нет, – терпение Конрада подходило к концу. Он в последний раз вернулся к своему предложению: – А теперь пора отсюда сматываться!

Но прежде чем Конрад успел подойти к Пайпер, она взмыла вверх, вылетела из окна и зависла в воздухе как раз вне пределов досягаемости. Конрад бросился вперёд.

– Что ты делаешь?! Скройся куда-нибудь, пока тебя никто не увидел!

– Я не могу так, Конрад! Я просто не могу сбежать без них. Вайолет – мой друг, и все эти звери и создания, которых я видела на четвёртом уровне… у меня чуть сердце не разорвалось. Куда мне спрятаться, чтобы не вспоминать о них?

Конраду нечего было ответить. Пайпер знала, что, возможно, не так умна, как Конрад, и понимала, что она, вполне вероятно, вне себя от шока и не в состоянии ясно мыслить. И всё же девочка понимала, что не сможет жить со знанием того, что она оставила других в беде.

– Мы сбежим все вместе или не сбежим вовсе. И точка. Раз ты такой гений, так придумай такой план, который сработает.

– Я говорю тебе, что не могу. Ничто не сработает. Пайпер, мы с тобой не герои комиксов, счастливое будущее которых расписано с самого начала. Пусть эти дети не совсем без способностей, но они бесполезны для побега – да и для всего прочего, если уж на то пошло.

– Всё равно, я думаю, ты придумаешь план и всё получится, – Пайпер покачивалась в воздухе.

– Я знал, что с тобой будут одни неприятности.

– Я не собираюсь доставлять тебе хлопот, Конрад. Как по мне, нам не к кому больше повернуться, так что нам придётся научиться ладить. – Пайпер повернулась, чтобы лететь обратно в свою спальню. Через плечо она сказала:

– Ты придумаешь по-настоящему хороший план. И не переживай, я тоже буду помогать.

Пайпер поможет ему придумать план? Если Конрад до сих пор не переживал, самое время начать.

Конрад был в отчаянии.

Его отчаяние говорило, что ему нужна Пайпер Макклауд, а Конрад Харрингтон III никогда ни в ком не нуждался. И можно с уверенностью утверждать, что никто никогда не нуждался в нём, и уж тем более не беспокоился о нём. Что отец, что мать следили за тем, чтобы у него было совершенно всё, кроме их заботы, любви и времени. Для властной пары с политическими амбициями ребёнок был необходимым аксессуаром, и оба были чрезвычайно рады появлению Конрада III. Он был в точности таким, каким следовало, и даже лучше. К сожалению, намного лучше. Его острый ум не входил в планы ни одного из родителей, и поначалу они находили ему применение только для развлечения гостей на приёмах.

– Благодарю вас, няня. Посадите Конни ко мне на колени. – Эбигейл Черчилль-Харрингтон принимала мальчика, одетого в безупречно чистый матросский костюмчик, и держала его как бы с опаской, словно он был дикой шиншиллой или экзотической змеёй.

Гости за обеденным столом немедленно и единодушно принимались ворковать, приостановив десертные вилки на полпути ко рту и капая сабайоном и обжаренной в бальзамическом соусе клубникой.

– Какое чудесное дитя!

– Он так похож на отца!

– Вы, должно быть, чрезвычайно им гордитесь!

– Да, да, благодарю вас. – Эбигейл улыбалась, поворачиваясь к гостю, сидевшему справа от неё. – Вы знаете, мистер вице-президент, наш малыш Конни уже знает наизусть всех президентов и все государства. Не чудо ли для двух лет, как вы думаете? Конечно, моё родовое древо включает и Галилея, и Ньютона, но разве это релевантно? И всё же кровь не вода. Няня, почему у Конрада закрыты глаза? Няня? О, снова открыты. Конни, дорогой, назови гостям государства мира и их столицы. – Эбигейл с гордостью держала ребёнка, пока он не заканчивал перечисление, после чего гости аплодировали, а няня уносила ребёнка туда, где его было не видно и не слышно, и о нём не вспоминали, пока он не требовался для следующего приёма или фотографии.

В возрасте шести лет дорогой малыш Конни сорвал своё запланированное выступление на ежегодном приёме в честь Дня благодарения, начав расспрашивать отца о вопросах внешней политики в присутствии китайского посла.

То, что поначалу было милым развлечением, обернулось для семьи неловкостью и головной болью. У Конрада был насколько исключительный ум, что ни один учитель не мог не то что превзойти его, но и просто сравняться, а ни одна из школ, и особенно из числа лучших, не готова была его принять. Конрад начал – по словам лучшего детского психолога в Вашингтоне, округ Колумбия, стоимость консультации – от пятисот долларов в час – «вести себя импульсивно». В семь лет импульсивное поведение малыша Конни вылилось в то, что он взломал главный компьютер министерства обороны и удалённо перепрограммировал находящийся на орбите спутник, вооружённый ядерными боеголовками. Когда ЦРУ проинформировало Овальный кабинет, президент решил, что его не вполне устраивает то, что семилетний ребёнок хозяйничает в ядерном чемоданчике. Не желая улаживать это осложнение, Эбигейл и Конрад Харрингтон по собственной охоте и без лишних вопросов передали малыша Конни доктору Хуллиган, едва та появилась на их пороге, и тем самым ловко избежали политического резонанса.

Кстати говоря, спутник, из-за которого началась заваруха, усилиями Конрада получил новую траекторию, что позволило ему избежать столкновения с русской космической станцией, слегка отклонившейся от своей орбиты. Никто, в том числе и президент, не стал придавать этому незначительному факту какое-либо значение.

Способности Конрада были для него одновременно и благословением, и проклятием. Он быстро и с относительной лёгкостью разобрался во лжи доктора Хуллиган и понял истинную природу У.Р.О.Т. К сожалению, интеллект также сообщил ему, что он не в силах ничего изменить. Противостояние Конрада и доктора Хуллиган было равным: ум одного против системы безопасности, агентов, научных исследований и химических препаратов другой. Не будь родители Конрада такими крупными фигурами в политике, доктор Хуллиган с готовностью применила бы самые радикальные средства реабилитации из своего арсенала, но в случае с Конрадом у неё были связаны руки.

Конрад не мог сбежать. Доктор Хуллиган не могла сделать его нормальным. И вот год от года и до бесконечности из этого замкнутого круга не было выхода. Конрад не мог думать ни о чём, кроме побега. Всё остальное не имело значения. Но побег был совершенно невозможен.

Четыре года Конрад оставался погребённым заживо на тринадцатом уровне и терзался неописуемой агонией. Его мыслительный процесс не прекращался ни на минуту, анализируя, создавая, решая, вычисляя и набирая мощность лавинообразно, громадными скачками. Днём и ночью его разум продолжал свою бесперебойную работу, но найти ей приложение Конрад не мог (об этом позаботилась доктор Хуллиган) и не мог её остановить, и мысли его кипели – бурный поток интеллектуальной мощи бил в слабую плотину его телесности, требуя выхода. Год от года он вёл существование вечно голодного пса, посаженного на цепь во дворе и мучимого палящим солнцем, отсутствием тени и воды; от боли и напряжения Конрад сделался мелочно-злобным.