Роберт Янг - Дом, забытый временем

Мэтью беспомощно стоял перед портретом.

— Лиз, со мной произошла одна из тех невероятных историй, которые случаются, когда ничего подобного не ждешь, — наконец заговорил он. — Разбирая старую корреспонденцию, я наткнулся на письмо с логотипом «Уилтона» и, естественно, подумал, что это вполне респектабельный отель. Я даже не представлял, что он превратился в настоящую дыру, пока не увидел все это собственными глазами, а ведь я уже заплатил за две ночи вперед. Один из коридорных сказал мне, что никто из нашей компании здесь не останавливался, но я все-таки решил рискнуть. Я даже вообразить не мог, что они… что они пришлют мне проститутку.

Портрет оставался неподвижным.

— Заходи и садись, Лиз. Ты же бледная, как привидение. Поверь, это совсем не то, что ты думаешь, и не имеет к нам никакого отношения…

Портрет ожил и превратился в девушку. Девушка повернулась и пошла прочь. Мэтью следовал за ней до лифта, отчаянно доказывая, что все не так, что она ошибается, и при этом след помады на его щеке разгорался все ярче и ярче. Элизабет вошла в лифт и молча смотрела, как двери, закрываясь, стирают его страдальческое лицо. Часом позже, садясь в поезд, следующий в Свит Кловер, она навсегда оставила на перроне маленькую девочку, которой когда-то была.

Дом Дикенсонов, задраив все двери для внешнего мира, встал на якорь, как большой корабль посреди реки времени.

Элизабет Дикенсон сидела в вольтеровском кресле у холодного камина. Телефон звонил, наверное, десять раз подряд, но она не подняла трубку.

Вскоре звонки прекратились, потом начались снова. Элизабет не шелохнулась.

Рядом на табуретке для ног стоял поднос, на нем — тарелка с остатками тоста, которым она позавтракала, и полчашки остывшего кофе. Часы показывали четыре-шестнадцать. Значит, сейчас день. Первый день после женщины с рыжими волосами.

На подъездной дорожке взвизгнули шины, хлопнула дверца автомобиля. Телефон, наконец, замолчал, но начал звенеть дверной звонок. Он звонил, звонил и звонил.

— Я знаю, что это ты, Мэтт, — прошептала Элизабет. — Уходи. Пожалуйста, уходи!

Звон прекратился. Его сменил стук медного дверного молока. Бесплотная душа Элизабет бросилась в холл и ухватилась за защелку, изо всех сил стараясь сдвинуть ее и отпереть дверь. Но сил не хватало. «Помоги мне, помоги же! — кричала она той себе, что осталась в комнате. — Еще мгновение — и он уйдет, и тогда будет поздно!»

Но тело, управляемое разумом, не двинулось с места.

«Почему ты хочешь, чтобы он ушел? Потому что ты видела в нем отца, и значит то, что он сделал — вдвойне отвратительно? Или потому, что в глубине души ищешь повод навсегда затвориться в этом доме и писать свои стихи?»

Элизабет Джорджина Дикинсон не ответила.

Стук в дверь умолк. Хлопнула дверца автомобиля. Еще раз взвизгнули шины.

Тишина.

Элизабет встала, подошла к резному бюро в стиле шератон [4] Неоклассический стиль мебели 18 века, отличающийся простотой формы и тонким изяществом. , взяла телефонную трубку и набрала номер конторы Кертиса Хэннока.

— Это Элизабет Дикенсон, — сказала она секретарше. — Извините, вы пытались связаться со мной сегодня?

— О да, мисс Дикенсон. По правде говоря, звонили битый день. Пожалуйста, останьтесь на линии — мистер Хэннок хочет с вами поговорить.

— Элизабет? Где же, прости меня Господи, ты бродила, девочка моя?

— Это неважно. Что вы хотели, мистер Хэннок?

— Конечно, увидеть тебя, а как иначе я смогу прочитать тебе завещание отца? Что, если я заеду завтра примерно в полтретьего?

— Хорошо. Мне надо связаться с кем-нибудь еще?

— Нет. Это касается тебя одной. Значит, в два тридцать, договорились? Береги себя, девочка.

Элизабет повесила трубку и постояла немного, глядя в стену. Наверное, пора готовить ужин. Она прошла на кухню, пожарила яичницу с беконом и сварила кофе. Кухня, огромная, обставленная по-современному, с множеством блестящих аппаратов, была, как другой мир — мир, совершенно ей чуждый. Байрон переоборудовал кухню по полной программе, но надо отдать ему должное: ничего из старой мебели и предметов, купленных еще во времена Теодора Дикенсона, он не выбросил. Все это хранилось в подвале дома вместе с другими предметами разных эпох, которые Байрон, повинуясь здравому смыслу, заменил новыми.

Покончив с ужином, Элизабет вымыла посуду, вытерла ее и убрала в шкаф. Потом смотрела телевизор в библиотеке, не зажигая свет и не обращая внимания на время от времени звонивший телефон. Один раз позвонили в дверь, что она тоже проигнорировала. В половине одиннадцатого она отправилась в постель и долго лежала без сна в темноте своей спальни. Около трех часов утра усталость, наконец, взяла свое, и она уснула.

Кертис Хэннок появился ровно в полтретьего. Лысеющий, с острым взглядом, он сел напротив нее за большой чиппендейловский [5] Томас Чиппендейл — крупнейший мастер английского мебельного искусства эпохи рококо и раннего классицизма. Изготовленная из красного дерева мебель этого мастера отличалась сочетанием рациональности форм, ясности структуры предмета с изяществом линий и прихотливостью узора. стол.

— Мэтт попросил меня передать тебе вот это, — он протянул ей конверт, который он взяла и тут же выронила. — Он сказал, если ты не ответишь на письмо, он больше тебя не потревожит. Хочешь прочитать сейчас или позже?

Она не дотронулась до лежащего на столе конверта.

— Позже.

— Как знаешь. — Хэннок открыл портфель, вытащил бумаги, разложил их и одну начал читать. Закончив, перешел к объяснениям. — Это значит, что твой отец завещал тебе все, что имел, или, точнее, дом и комбинат. С сожалением должен сообщить, что его банковские сбережения полностью исчерпаны… — Хэннок поднял глаза. — Что касается дома, то здесь все в порядке — нет долгов по налогам, нет ипотеки, и право собственности бесспорно. С комбинатом другая история…

— Я хочу, чтобы вы его продали, — перебила его Элизабет.

— Попридержи коней, девочка. Дай мне сказать, а потом уже принимай решение. Сейчас, как ты, конечно же, знаешь, комбинат переживает не лучшие времена. И твой отец, как ты тоже знаешь, взял на работу Мэтта в надежде вдохнуть в компанию новую жизнь, сделать конкурентоспособной. Беда в том, что финансовое положение компании не позволило Байрону предоставить Мэтту достаточной свободы действий. Мэтт сделал все, что в его силах, но этого оказалось недостаточно. Я советовал твоему отцу занять денег на покупку нового оборудования, но он меня не послушал. Я бы посоветовал тебе, Элизабет, ровно то же самое, но, к счастью, сейчас в займах нет необходимости. За вычетом расходов на похороны и даже с учетом оплаты налога на наследство, страховая премия твоего отца составит около двадцати тысяч долларов, и все эти деньги теперь твои. Вложи все до цента в комбинат, девочка моя, дай Мэтту возможность вытянуть компанию из ямы! Клянусь, это самое разумное, самое правильное вложение и самая надежная гарантия стабильного будущего. Ужасная глупость — даже допустить мысль о продаже компании!