Роберт Янг - Дом, забытый временем

Шли годы, долгие одинокие годы, они проходили мимо медленной и грустной чередой. Есть два времени, запомните, это важно: мировое время и время дома — настоящее и прошедшее.

Элизабет вставала, Элизабет одевалась, Элизабет спускалась по лестнице. Элизабет писала стихи, играла Баха, плакала в подушку по ночам…

Элизабет Джорджина Дикинсон старела.

Участок, за которым раньше заботливо ухаживали, с каждой весной все больше зарастал сорняками. На когда-то ярких подоконниках и карнизах облупилась краска, кирпичи потемнели от влаги и грязи. Каждую неделю на крыльцо, видавшее лучшее времена, доставляли коробку с провизией — Элизабет забирала ее и мгновенно скрывалась в доме. Она уже не знала, солнце на улице или дождь, ориентировалась во времени по звяканью молочных бутылок или по лаю собак. Лицом к лицу с темнотой она встречалась только зимами, когда выходила в гараж за дровами: их каждый год исправно доставлял фермер, которого она никогда не видела.

Впрочем, город, в котором жила, Элизабет тоже никогда не видела. Да, Свит Кловер стал частью большого города. Он и раньше был его частью, только вот никто об этом не знал — частью гигантского мегаполиса, раскинувшегося от Кливленда, штат Огайо, до Буффало, штат Нью-Йорк. Мегаполис с легкостью проглотил городок Свит Кловер, и все зеленые луга вокруг него, и все цветы, и все деревья. Элизабет не знала, что фермер, который доставляет ей дрова, в буквальном смысле уже не фермер, а главный поставщик. Его имя и телефон занесены в базу данных местного бюро услуг, служба информации которого дает Элизабет его номер, когда она спрашивает, где купить дрова для камина.

Но одну вещь Элизабет знала очень хорошо: ее недвижимость выросла в цене втрое. Бесчисленные незнакомые люди по телефону назойливо упрашивали ее продать дом и участок, а ее налоги взлетели до небес, причем так высоко, что на их уплату уходило все ее содержание. Она думала, что во всем виноват дом, но ошибалась. Дело было в земле. Ее участок был последним островком зелени в городе, и городские власти хотели превратить его в общественный парк. Наверное, хорошо, что Элизабет об этом не знала, потому что разбивка общественного парка означала бы, что ее дом сметут с лица земли, а дом был ее миром. А может, наоборот, было бы лучше, если б она знала о парке. Тогда бы она подумала о своем завещании и сделала бы так, чтобы ее собственность попала не в столь кощунственные руки. Но, по большому счету, все это не имело значения. Потому что вскоре в стране произошли бы некоторые изменения, и город получил бы землю для своего общественного парка, практически не прилагая к тому никаких усилий.

Осенью доставили квитанцию на оплату школьного налога — тысяча пятьсот сорок долларов девятнадцать центов. Четыре месяца она жила в режиме строжайшей экономии, но, когда ей удалось, наконец, накопить нужную сумму, пришла квитанция на оплату городского налога и налога штата — точнее, теперь они объединились и назывались «налог мегаполиса». Вместе с неоплаченным школьным налогом общая сумма составила две тысячи пятьсот тридцать шесть долларов двадцать один цент. Надо было каким-то образом изыскать эти деньги. Если Элизабет их не найдет, то следующий налог будет совершенно неподъемным. Ее единственный контакт во внешнем мире, Кертис Хэннок, умер много лет назад, так что обратиться к нему за помощью она не могла. А поскольку ее содержание выплачивалось равными платежами, забрать со счета больше, чем обычно, ей бы не удалось. Оставалось только одно. Нет, нет, не заложить дом, об этом речи не шло! Продать что-что из имущества, вот что она собиралась сделать. Надо было решить, с какими вещами ей легче всего расстаться, но с этой проблемой она справилась достаточно быстро: конечно, с «новыми».

Элизабет провела инвентаризацию мебели, картин, посуды, бытовой техники, всяких мелочей и, наконец, книг, определяя примерный возраст каждого предмета. Переписала их в хронологическом порядке, затем разделила на четыре основные группы: «до-Дикенсоновский период», «Теодор и Анна», «Нельсон и Нора» и, наконец, «Байрон и Элизабет». Вряд ли стоит объяснять, чем она собиралась пожертвовать в первую очередь.

Она прошлась по дому, тщательно инспектируя каждую вещь в отдельности. За редким исключением, все, что купили они с отцом, превратилось в рухлядь. Про никудышнее состояние некоторых предметов, она, конечно, знала — например, про холодильник, отдавший концы десятилетия назад, или про телевизор, который начал барахлить через год после начала ее отшельничества, а она не потрудилась его починить. Но Элизабет и помыслить не могла, что «современная» мебель окажется в столь плачевном виде. «Что же я выручу за это барахло?» — спрашивала она себя. И сама же отвечала: увидим.

«Увидим» означало то, чего она не делала уже много лет, — встретиться лицом к лицу с человеком. Но выбора не было. Когда явился коллекционер, которому бюро услуг перенаправило ее предложение, она встретила его на пороге. Трудно сказать, кто из них был более ошеломлен. Коллекционер увидел перед собой высокую худую даму с суровым лицом и серебристыми волосами, чья одежда, безупречно чистая, устарела лет как минимум на пятьдесят. Элизабет же недоуменно взирала на коротышку с брюшком наподобие арбуза, с круглым лицом, волосами травянистого цвета, в волосатой рубашке, ярко-зеленых коротких штанах и черных туфлях с длинными змееподобными носами, напоминающими корни небольшого дерева. Так или иначе, первым в себя пришел коллекционер. Элизабет провела его в гостиную, где он направился прямиком к клавесину и сказал:

— Это беру за пару сотен баксов.

Элизабет покачала головой.

— Эта вещь не продается. Пойдемте, я покажу вам то, что можно купить.

Она водила его из одной комнаты в другую, с большим трудом отвлекая от предметов эпох Теодора-Анны и Нель-сона-Норы. Когда они вернулись в гостиную, коллекционер сказал:

— За рухлядь на кухне два бакса, за барахло из гостиной шесть баксов, за книжки десятка… за клавесин дам две сотни, за кровати, викторианские, шератоновские и в стиле ампир — по двести баксов, за настенные часы со второго этажа — полтинник, и за напольные тоже, за буфет хепплуайт [6] Неоклассический стиль мебели XVIII века, преимущественно из красного дерева, отличающийся изяществом и тонкостью отделки, овальными или веерообразными спинками кресел, изогнутыми ножками и подлокотниками, а также использованием инкрустации. Стиль назван в честь британского краснодеревщика Джорджа Хеплуайта из столовой двести, за книжный шкаф с бронзовой отделкой — сотня баксов…

— Но эти вещи не продаются, — повторила Элизабет. — К тому же, вы предлагаете очень низкие цены.