Елена Кисель - Немёртвый камень

Спина сама собой изогнулась в поклон.

— Ну, полно. Мне этого хватило еще пока я спал.

Морозящий встряхнул плечами и повел рукой по воздуху, приветствуя Рати, которые, словно угадав своего предводителя, подались вперед. Сила пульсировала в пальцах, не так, как в прежние времена, да. Тысячелетия сна уберегли его и позволили накопить силы — но силы вытекали всё равно, их словно выпивала магия, в древние времена обрушенная на него теми… былыми братьями. Теперь придётся пробудиться — он всё же отдал спячке слишком много. Многое сотворил и в том покойном состоянии, многих подчинил и даже нашел способ вернуть чад своих — но все же: как славно наконец проснуться и чувствовать знакомую пульсацию магии. Как славно отбросить древнюю оболочку и набившее оскомину имя — Нэриум Гхалл, легендарный герой и мудрец, тот, что помог захоронить Холдона и погрузился в провидческие странствия! Как славно знать, что Светлоликие кипят от бессильной ярости, глядя с небес….

Берцедер разогнулся, глядя на него, как и следовало глядеть: как на легенду. Он ни разу не встречался с Шеайнересом лицом к лицу, держа с ним связь через артефакты или через Магистров — как правило, Фиолетового, тем было легче всего управлять. Теперь он попросту онемел, глядя на то, как перед ним расправляет плечи былой Светлоликий, тот, кто в незапамятные времена бросил вызов Первой Сотне — и не проиграл. Совершенный настолько, что казался почти живым.

— Послезавтра мы должны быть у Одонара, — зычно объявил Морозящий, и по рядам Ратей пробежало движение, но никаких эмоций не было проявлено. — Времени немного. Впереди путь и битва, — он понизил голос и обратился к Берцедеру. — Прибывают ли союзники?

По-прежнему онемевший Берцедер только больше смешался от того, что с ним разговаривают как с равным. От молча наклонил голову.

Нежить начала свой безостановочный прилив еще три дня назад, с самым появлением Ратей. Может, ее привлекало это появление, а может, Шеайнерес бросил какой-то клич — но теперь Мажорные Леса кишели нелюдями сильнее, чем Дохлая Долина, где, как известно, клыкан на вулкашку ползет, а злыднем погоняет.

— Хорошо. Эти, — он небрежно махнул рукой в сторону раскинувшихся по земле Магистров, — могут побыть где угодно. После решу, как с ними поступить.

Он неспешно прошествовал к Алмазным Ратникам, а Берцедер остался распоряжаться. Ученики его лежали без сознания — то ли после переноса, то ли после магического удара. Впрочем, хотя бы даже они были мертвы — какое это имеет значение? Охрана Магистров уже приходила в себя. Это были маги, преданные Морозящему со всеми потрохами, отчасти посвящённые в тайну, увязшие по шею и напитанные его чарами — так что долго искать общий язык не пришлось. Вскоре гвардия подхватила Магистров при помощи магии и потащила складывать их в помещениях Ниртинэ. Разноцветные одежды Магистров подметали землю, собирая на себя сор. Берцедер проводил это зрелище взглядом, еще раз равнодушно осмотрел артемагов Ниртинэ — и заметил, что Морозящий Дракон вновь направляется от Алмазных Ратников к нему.

— Спрашивай, — велел он, останавливаясь напротив. — И не сомневайся, и уж тем более не бойся: мы — в одних рядах. Вещи отвечали тебе всегда? Я тоже отвечу. И я вижу, что ты хочешь спросить.

Берцедера действительно мучил недостойный вопрос по поводу такого скорого появления в Мажорных Лесах Дремлющего со всеми Магистрами. Кроме того, Морозящий Дракон пробудился окончательно. И эта битва послезавтра, которой ранее не было в планах. Означало ли это, что…

— Витязь… мертв? — решился он.

— Жив, — равнодушно обронил Шеайнерес. И Берцедер не поверил глазам, потому что в этот момент предводитель Ратей улыбнулся. Перед тем, как добавить: — Ненадолго.

Он совершил повелительный жест и пошел к зданию, а Берцедер двигался за ним, словно зачарованный, и каждое слово Дракона открывало ему новый свет истины.

— С самого начала было мало шансов убить Витязя. Едва ли он сам даже знает природу своих сил… а я долгое время пытался постичь её. И пришёл к выводу, что дело в Светлоликих. Силы, которые они отдали в бою с Ратниками, не рассеялись и не пропали. Часть их обратилась на Льярелей…

Шеайнерес сделал паузу, словно что-то вспоминая из неимоверно дальнего прошлого.

— Ту, что ныне называют Лорелеей, — почтительно кивнул Берцедер. — И о которой говорят, что ей назначено быть стражем Одонара, разделив при этом силы с Оплотом…

— Эустенар не знал, — спокойно вымолвил Шеайнерес. — Айдонатр едва ли знала тоже. Льярелей сама согласилась взять эти силы. Ради того, кого любила. Думала, что сможет его вернуть. Но когда коснулась его с обретённой магией Светлоликих — магия умерла и застыла, превращая её в то, что… тот хотел бы видеть. Может, от горя. Может, от прикосновения к истинной магии вещей — неважно. Однако она так и не смогла достигнуть совершенства. Жаль. Айдонатр лишь надеялась, что чувства смогут оживить магию Льярелей. И что, разделив силу с кем-то иным, она вернется и будет прежней.

— По последним сведениям, она обратилась в хрусталь уже до груди, — сообщил Берцедер. Морозящий утвердительно качнул головой.

— И это хорошо. Тогда на арене… мне показалось, что я вижу её прежней. Теперь же даже если бы вернулся тот бездник — он не спас бы её. Потому что каждый спасает себя сам. Что же касается сущности Витязя…

Древние камни пели под их ногами. Голосами тайн.

— Оставшиеся силы Светлоликих всё так и витают в Целестии — ведь она была их творением. Уходя… в свет, так сказала бы Айдонатр, так сказали бы они сами… они оставили вечную защиту для этой страны. Однако сделали это в своём стиле, — он слегка приподнял угол губ, — Эти огромные, безграничные силы снисходят лишь к тем, кто подобен Светлоликим. Не знаю, какие критерии сходства они закладывали в эти чары и закладывали ли вообще, или так вышло, что силы признают подобного своим прошлым обладателям… Однако в час Альтау эти силы выбрали Ястанира и до сих пор не оставили его. Спрашивай. Я вижу, ты хочешь.

— Но разве с той поры не было тех, кто…

— С той поры не было Альтау. А может так статься, что Ястанир был избран защитником с концами, кто знает. Есть что есть: в нём — сила многих Светлоликих. В честном поединке его не одолеть никому, и в Целестии не найдется клинка, который бы его поразил — и всё из-за того дня, тридцать веков назад, — он говорил так, будто это было вчера. — Из-за его клича и из-за того, что он бился за Целестию. Ничто в ней не может убить ее защитника.

Теперь Берцедер осмелился усмехнуться за компанию. Морозящий Дракон продолжал неторопливо и мерно, шагая по древним камням коридора, сточившимся от старости: