Елена Шторм - Мой лучший враг [litres]

Нет, это кошмар. Эмоции гудят в воздухе, слова рвутся с языка, мне становится душно.

– Потому что ты худший пример для подражания! Двуличный ублюдок, трясущийся о приличиях и опаивающий гостей. Убивший собственную жену и рассуждающий о чужих отношениях! – выпаливает Иден, и я чуть не подскакиваю.

Ноздри Рейма-старшего раздуваются. Лицо белеет.

– И этого бреда я тоже больше не потерплю.

– Я вообще не должна это слышать! Что вы наделали? По-вашему, так налаживают отношения с семьей?

– Да. Ты права. Мы уходим. – «Избранник» хватает меня за плечи и действительно разворачивает, но в спину летит:

– Ты знаешь, как он расстался с предыдущей невестой? Он тоже считал, что они друг другу подходят, ведь достаточно вместе спать и творить гадости. Он прикрывал ее – как тебя сейчас, только ради нее он пошел гораздо дальше.

Мне неожиданно неприятно это слышать. Упоминания о Глории. О том, как у них все было прекрасно. Альнар говорил, что Рейм выкинул нечто дикое и тем самым разозлил ее родителей. Мне жутко хотелось узнать, что именно, но сейчас услышанные слова застывают куском льда между лопаток.

А Рейм-старший продолжает:

– Из-за нее весь высший свет едва не начал шептаться, что мой сын пытался изнасиловать какую-то девицу.

Рука на моем плече каменеет. Я буквально чувствую вспыхнувшую злость рядом – как свою.

– Тебе ведь так важны слухи, – цедит Иден. – Так важно, что о тебе говорят.

– Думай что хочешь, но с меня хватит твоих выходок. Я не оставлю все просто так.

Пальцы разжимаются, и Иден Рейм бросается назад – миг мне кажется, что они сейчас сцепятся с отцом, но он чудом замирает в полушаге.

– Еще раз тронешь Келли – и между нами все будет кончено однозначно. Я растрезвоню на весь высший свет, что мой отец – полнейший мерзавец, который изменял собственной жене. Довел ее до смерти. Вылью всю демонову грязь, которую ты старательно прячешь от чужих глаз, прямо на нашу семью. Не говоря уже о том, что ты больше меня не увидишь.

Я думаю, что у откровенности должны быть границы. И мы только что успешно размолотили их так, что осколки звенят по всему огромному особняку.

Кинан Рейм не отвечает, хотя я сильно сомневаюсь, что он убежден. А «избранник» наконец повторно хватает меня за плечи, чему я рада как никогда.

Мы добираемся до двери. Хвала огню.

Следующие полчаса я помню плохо. Мы идем прямиком за бабушкой – находим ее в саду и сразу забираем. Йенан действительно с ней, и лицо брата Рейма сливается в моих воспоминаниях с зеленью идеально постриженных кустов.

– Ты знал? – отрывисто спрашивает у него Иден.

– Подозревал, что вряд ли вечер пройдет спокойно. Но нет, такое в планы не входило.

Мне кажется, в его безэмоциональном взгляде мелькает сочувствие. Но «избраннику» явно не до того. Мне – тем более.

– Вы поссорились? Мы не понравились лорду советнику? – причитает бабушка по дороге домой.

Отрицать глупо, а еще очень сложно. Я сжимаю зубы, чтобы не наговорить глупостей, гадостей и не наброситься с собственными вопросами на человека, который сидит в экипаже напротив. Он так неотрывно смотрит на меня, что все тело горит.

– Простите, Аида, – отвечает за меня Иден. – Мы с отцом не в лучших отношениях, и он решил по этому поводу нелюбезно допросить мою будущую невесту. Нам нужно остыть, и все пройдет.

Ложь все же дается ему легче, чем мне. По крайней мере, сейчас.

– Знаешь, дорогой, я ведь тоже приврала. Келли много про тебя говорила. – Ба дарит ему суровый прищур: – И далеко не хорошее. Я не очень-то в тебе уверена, как бы обаятелен ты сегодня ни был.

– Я догадываюсь. И мне приятно, что Келли говорила, несмотря ни на что.

Я ловлю его горящий взгляд и отворачиваюсь. Поездка домой очень сложная, меня бросает то в холод, то в жар, и по-прежнему приходится прилагать все усилия, чтобы не ляпнуть лишнего.

Мы кое-как добираемся. Нас встречает Мола, которой, к счастью, не нужно объяснять все подробности, – а потом я провожаю бабушку в спальню. Она вздыхает, сидя на кровати и расплетая сложную прическу, наверняка потребовавшую много стараний, но, к моему удивлению, уже не выглядит расстроенной.

– Знаешь, пчелка, начало отношений – всегда сложная пора, – говорит мудрым старческим тоном. – В твоем случае совсем уж все запутано, с этим факультетом и парнем, на которого ты позарилась… ясно, что мы не чета высшим аристократам, Стихии дорогие. У меня весь вечер вилка их вычурная в руках тряслась.

– Прости, что тебя в это втянула. Нужно было подождать, нужно было вообще все отменить, – чувствую себя просто бесконечно паршиво.

Ба ободряюще треплет меня по плечу.

– Да ну, мне-то что? Отвезли, накормили, домой вернули. Ну, попереживаю, увижу я правнуков или нет в ближайшие годы – я все равно планирую до них дожить, Келли. Но я тебе вот что скажу. Если вы преодолеете этот период, выдержите сейчас и наладите отношения, потом будет легче. Мы с Сартаром тоже и ссорились, и поддерживали друг друга. И у мамы твоей с папой все это было. Просто некоторые пары сразу учатся вместе все решать, а другие закрываются и не учатся ничему.

Я не знаю, что ответить на ее советы об отношениях с Реймом – мне и грустно, и смешно. Нелепо, странно, меня всю бьет мелкая дрожь, потому что никаких отношений ведь нет.

Не может быть.

Я сегодня услышала слишком много, повела себя совсем не так, как собиралась. Меня теперь ненавидит королевский советник – просто отлично. Я зачем-то решила встать на сторону его сына. Видимо, чтобы услышать подтверждение всех своих мыслей: Иден Рейм сам не понимает, чего хочет от меня, и с Глорией ему было гораздо лучше.

Идена я нахожу в гостиной – он стоит и ждет при выключенном свете, в темноте. Только огни из окон очерчивают его лицо и блестят в глазах.

– Ты в порядке? – голос «избранника» глухой.

– Совершенно точно нет, – признаюсь и морщусь. – Сколько эта штука будет действовать, знаешь?

– Понятия не имею.

– Значит, нам надо провести несколько часов порознь. Наверное.

Он подходит – так быстро, что у меня екает сердце. Мне отчего-то тоскливо, горько, но это чувство пропадает, как только его рука касается моих волос.

– Не надо. – В меня впивается яркий взгляд. – Не бегай от меня, бесенок. Поговори со мной, сейчас.

Он кажется почти невозможным в дорогом пиджаке в моей гостиной. Как и этот жест, и все, что он во мне вызывает. Мне не хочется с ним объясняться и в то же время хочется до безумия.

И я киваю – потому что тело живет собственной жизнью.

Ничего страшнее ведь уже не случится, правда?

Мы выходим на улицу. У нас тихий район, практически пригород: узкие улочки, куда не доехал экипаж, заборы уютных домиков, яблони и персиковые деревья, ветви которых лезут за ограды. Вечер кажется теплым, но я все равно ежусь.