Наталия Некрасова - Ничейный час

Два иди три раза гулкое пещерное эхо приносило человеческие голоса, искаженные настолько, что невозможно было понять, откуда идет звук и что говорят. Запах факельного чада говорил о том, что это Дневные, но кто именно — проверять никто не спешил. Может, рудокопы, может, вовсе не рудокопы.

Порой вдруг ощущалось движение воздуха и откуда-то приходили странные запахи — порой отвратительные и вызывающие невольный страх. А один раз, когда туннель некоторое время спускался вниз — Вирранду казалось, что спуск этот бесконечен — на него внезапно, как приступ тошноты, накатило непонятное. Странная слабость. Как в детстве, от внезапного страха, тошнота, пронизывающий холод и бессилие. И шепот, чужой шепот в голове. Вирранд вцепился в гриву коня, одурев и валясь вниз.

Когда он снова начал соображать, ему было худо как после перепоя. Холодная желчь подступала к горлу, голова болела и кружилась, его всего трясло. Они остановились, двое спешенных Ночных поддерживали его. Ночные тоже не очень хорошо выглядели, но все равно куда лучше него. Кони были спокойны — маг поработал хорошо.

— Выпей, господин, — говорил участливо коренастый, тот самый, что рассказывал тогда про пиявки и болота, Тагера звали его, как успел усвоить Вирранд. — Бездна шепчет. Вам. Дневным, непривычно, а мы что, мы у Провала с юности стоим. Ты, господин, еще хорошо держишься.

Вирранд, не отвечая, присосался к фляге — пить хотелось жутко. Питье явно было наговоренным, потому как полегчало очень быстро.

— Бездна шепчет, — морщась, проговорил Хантейя. — Провал близко.

Маг, молодой человек с широким лицом и жесткими, торчащими в стороны черными волосами, ничего не говорил. Он просто посмотрел на Вирранда, пожевал губами, и снова поехал вперед вместе с двумя воинами.

Наконец, через много часов, или дней, или недель бесконечной тьмы, когда Вирранд уже почти забыл, что есть еще какой-то мир, кроме мира темноты, холода, странных звков пещер и подземелий, и даже что-то начал видеть во мраке, их встретил дозор Ночных. Через несколько часов они проехали заставы, и Хантейя с видимым облегчением сказал:

— Ты в Холмах, господин. И моя голова останется при мне.

Это был один из малых Холмов, чьи хозяева были прямыми вассалами королевского дома Полной Луны. Гонцы в Королевский холм были отправлены сразу же, и хозяин — пожилой и худой, с длинным лицом — сказал, что не пройдет и пяти дней, как прибудет почетная свита, а пока он будет рад принять у себя гостя.

Радушие Ночных казалось Вирранду скорее холодной вежливостью. Но они вообще были сдержаннее Дневных, не поймешь, о чем думают.

Хозяин, высокородный Ирэйя Эрвинельт, был вдовец. Есть ли у него сыновья или дочери — об этом Вирранд не спрашивал, а хозяин не считал нужным говорить. Хотя они и встречались за ранней и поздней трапезой — хозяин и гость старались приспособиться к распорядку жизни друг друга — но это ничуть не сближало. Хозяин был вежлив и предупредителен, но предпочитал не расспрашивать и сам не говорил лишнего.

Двое пажей — юноши лет пятнадцати — следовали за Виррандом повсюду. Они не спали днем, таскаясь за ним по полупустому холму, зевая, но не сдаваясь. А когда он желал выйти из холма днем — сопровождали его, прикрывая глаза капюшонами. Бедняги.

Темноволосого, широкоплечего с желтыми кошачьими глазами звали Берайя, хрупкого, похожего на девочку зеленоглазого — Йерна. Йерна, похоже, очень страдал от своей внешности и сложения, потому в нем таился какой-то вызов и желание доказать всем, что он не хуже других. Лучше других.

"Делать нечего, так ты начал людей читать, Тианальт, — невесело усмехнулся себе самому Вирранд. — Единственное, что тебе осталось сделать — послать птицу, когда настанет пора выступать". Перед отъездом Вирранд был настолько в заботах, что сейчас, когда цель путешествия была достигнута, и все теперь было не в его руках, он не знал, куда деваться. В голову лезли мысли и воспоминания.

Вот что значит чувствовать себя заложником. С тобой обращаются как с дорогим гостем, но это гостеванье, это безделье, эта тревога при невозможности хоть что-то изменить, на что-то повлиять, сводила с ума.

Ты сделал, что мог и должен был сделать, Тианальт. Тебе не под силу сделать все одному. Признайся себе в этом. Теперь очередь других.

Но, боги, как же тяжко это, когда всегда привык все решать и делать сам!

Еще утомляла пустота в холме в светлые часы — разве что кое-кто из слуг и дневная стража попадались в коридорах холма. Вирранд пытался как можно дольше спать и как можно позже ложиться, но пока удавалось не очень. Так что дни тянулись долго и тоскливо. Скорее бы прибыли за ним из Королевского холма. А пока он выходил и сидел под тусклым осенним небом, под мелким холодным дождем, а порой и мокрым снегом. Настоящие холода еще не пришли, все было мерзко, мокро и серо. Гулять вокруг холма в условном одиночестве скоро надоедало — за ним следили всегда, и вряд ли из-за недоверия. Просто опасались, что вдруг какие-нибудь твари набегут, и конец заложнику. Тогда мокрый, продрогший, злой и усталый Вирранд уходил в библиотеку. Еще дома он себе постоянно обещал — вот расквитаюсь с делами, вот приведу все в порядок и прочту все, что не успел. Часто в беседах даже обычные люди — ну, из знающих грамоту, конечно — разговаривали о записках или путевых заметках, или стихах, или рассказах о чудесах, или повестях о странном, или о романах такого-то и такого-то, и Вирранд чувствовал себя полным мужланом и дурнем необразованным. А ведь он из знатной семьи, и пусть папаша у них с Анье был неважный, все же у них были хорошие учителя. Особенно, у Анье, он сам их нанимал для сестры, чтобы была под стать столичным дамам.

Но читать толком Вирранд не мог — сразу набегали тяжелые думы о том, как справятся Энниельт и Маллен, Лис и Деанта, как они без него.

— Ты что тут сидишь? — послышался суровый детский голос. Вирранд вздрогнул и поднял голову. — Ты Дневной, да?

"Умеют эти Ночные появляться из ниоткуда", — подумал Виранд, разглядывая вошедшую в библиотеку девочку.

— А ты чего не спишь? Ведь день, — ответил вопросом на вопрос Вирранд.

— Не хочу, — сказала девочка. — Ты не думай, я умылась!

— А ты кто?

— Я Тилье, — гордо сказала она. — Тилье Эрвинель.

Вирранд усмехнулся. Забавная девчушка. Вирранд не очень разбирался в детях, так что не мог сказать, сколько ей лет. Может, шесть, может, восемь. Черные волосы девочки были опрятно подстрижены надо лбом, а по вискам и на спине едва доходили до плеч. Бледная, как все Ночные. Только бледность у них нездоровой не назовешь, не кажется она такой. И румянец у них загорается быстро и во всю щеку. Девочка была в темно-синем льняном платьице, поверх которого был надет пестрый запан с множеством карманов. Ноги в толстых носках были всунуты в растоптанные красные кожаные башмачки. В розовых ушах сверкали сережки с маленькими голубыми камушками, и такая же голубая бусина висела на шее на кожаном шнурке.