Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Звездные раны

— Действительно, проклятие над тобой висит, — серьезно сказал Зимогор, но тот снова воспринял это как издевку.

— А что это, если не проклятие?!.. Вы что, не верите?!

— Да тебя послушать, так и поверить можно.

— Если вы честный человек, то обязаны провести расследование! — с юным жаром заявил Ячменный. — И помочь… Спасти нас всех, понимаете?! И не только честь экспедиции. Я — ладно, у меня есть аргументы… Мужиков жалко! Так старались, работали…

— Я не следователь, а всего лишь старший инженер производственного отдела. — Вздохнул и потянулся Зимогор. — Следствием пусть занимается военная прокуратура. Ангел, наконец. Представь себе, я докладываю все, что ты мне рассказал. Знаешь, какая первая реакция будет у Аквилонова? Мы с тобой тут погудели на халяву, и я тебя теперь пытаюсь отмазать. Пусть с этим разбираются специалисты.

— Но вы же геолог! Я сообщил вам… ну просто потрясающие сведения! Неужели не интересно? — снова возмутился начальник партии. — Вы же были главным специалистом! Говорят, вы когда-то гремели по всему управлению!

— Отгремел, — отмахнулся Зимогор и допил остатки спирта в стакане. — Слушай, а где у нас гость? Что-то его не видать…

— Какой гость? — опешил Ячменный.

— Тот, что со мной приехал, король бензоколонок.

— Не знаю…

— У него в сумке три бутылки дорогущего коньяка. Не нравится мне твой спирт!

— Олег Павлович! — взмолился начальник партии. — Надо же делать что-нибудь! Хотя бы спросите бурильщиков!.. Конечно, следователи сюда налетят! Целый рой!.. Только они вообще ни одному слову не поверят! И погубят дело! Я считал, повезло, что приехали вы. И только потому рассказал… А мог бы промолчать. Не знаю, какие там на небесах геологи сидят, которые потом этот керн станут изучать. Догадаются, что была подмена или нет. Скорее, нет, потому что здесь не бывали и ничего не видели. Эх, если бы я знал, с какой целью бурим здесь скважину! Сам бы кое-что понял. А так, вслепую…

— Хочешь, скажу, с какой целью? — кинул кость Зимогор. — Только что изменится?

— Многое изменится, — серьезно пообещал Ячменный. — Может, мозги в порядок придут. А то мне здесь уже такое чудится…

— Но услуга за услугу! Ты мне тоже все как на духу.

— Я еще ни одного слова не соврал! — обидчиво сказал тот.

— Не соврать-то, может, и не соврал… Да много чего не договорил.

— На что мы бурим, Олег Павлович? — он скрывал нетерпение, однако не умел этого делать.

— Давай условимся так: откровенность за откровенность. — Предложил Зимогор. — Ты выкладываешь без всякой утайки все, что тут на самом деле стряслось. Как это, например, смогли на ваших глазах подменить керн? Только сейчас без всяких ссылок на гипноз, на тайные силы природы. Все как было.

— Вы по котловине тут ходили? Нет?

— Да так, еще весной прогуливался…

— А вы пойдите и посмотрите…

— Что же я увижу? Брошенные села, ступени ракет, зарастающие дороги…

— Если повезет — людей увидите. Считается, что в Манорае никто не живет, а там есть люди. Живут… ну или существуют, не знаю. Но есть! Не призраки, не привидения — настоящие, плотские. Но не такие, как мы… Секта или община… По инструкции запрещено удаляться от базы более чем на полкилометра. Я рискнул однажды… Короче, Олег Павлович, это не просто впадина. Литеха верно говорит: здесь Шамбала.

Начальник партии поймал его взгляд и отвернулся. Думал несколько минут, и когда вновь поднял глаза, Зимогор поразился перемене. Перед ним сидел не тридцатидвухлетний человек — глубокий и почти безумный старик…

— Только, Олег Павлович, ради Бога, не рассказывайте никому! И не пишите об этом в докладной. За сумасшедших примут, такое позорище!.. Дайте слово?

— Даю, говори.

— Когда эта вереница начала танцевать, — не сразу вымолвил Ячменный, — а их много, человек двести-триста; откуда и появились?.. Встали в круг, взялись за руки и пляшут, кричат не по-русски, но похоже на наши старинные песни, на фольклор… — он устыдился, отвернулся. — Они там все раздетые до пояса, и женщины тоже… А женщины такие красивые, Олег Палыч! Ей-богу, не насмотришься. Так и тянут, тянут глазами. И до чего хорошо делается!.. Эх, не поэт я, чтоб рассказывать такое! И мы с ними тоже пошли плясать, в этот хоровод… Хрен знает отчего, Олег Павлович! Затмение нашло! Весело всем, смеются, балдеют. Охрана первая автоматы побросала и в круг! Не поверите, вся партия стала раздеваться, до пояса. Сначала солдатики, потом все поголовно! Литеха этот быстрей всех разделся, и свою пижонистую фуражку в зумпф кинул!..

Он скрипнул зубами, помотал головой и отвернулся.

— Ну, давай, давай, — подбодрил Зимогор. — У тебя складно получается, хоть и не поэт.

— Понимаете, в чем дело… Я не пошел! Не пошел с ними!

— И будто жалеешь?

— Да, жалею! — вдруг остервенился начальник партии. — Лучше бы пошел! И надо было идти!.. А я себя держал, как… В узел завязал, сознание свое вывернул наизнанку! Чтоб не свихнуться! Хоть один должен остаться с головой, когда все с ума сходят?! Вот я и остался с головой. Один! Знали бы, как это трудно!.. Ноги тянут, душа распахнулась, в глазах слезы от радости!.. Но умом понимаю — ужас, что это происходит?! Надо выстоять! И выстоял…

— Молодец, Ангел медаль даст!

— Выстоял, не встал в хоровод… А всех повели, как бычков на веревочке, с горы да в гору, веселятся, на каком-то странном языке песни поют, пляшут, как цыгане… Я стою! Командир должен стоять, так научили… Когда почуял — побегу сейчас следом! — литехин ремень поднял, наручники снял… Он все в спецназовца играет, обвешается, как новогодняя елка, и ходит… И приковал себя за колесо конторского вагончика. Ключ выбросил и стою!.. А они так уходят, уходят… И не поверите, было чувство, словно они гусиная стая, на юг полетели, а я подстреленный, больной, летать не могу. И остаюсь замерзать… Господи, какая была тоска! На коленях стоял, плакал и молился…

Он налил себе полстакана, хватил его одним глотком и стал вытирать слезы, будто бы выбитые спиртом. Зимогор вдруг тоже ощутил себя прикованным, и к горлу подкатился ком.

— Что это было, Олег Палыч? — немощным голосом спросил Ячменный. — Массовый психоз или что?

— Праздник Радения, — Олег достал из сумки Конырева коньяк, взрезал ножом мудреную закупорку и глотнул из горлышка. — Праздник, на который мы с тобой не попали.

Начальник партии немного помолчал, чуть вдохновленный соучастием, вытер покрасневшее лицо.

— И это еще не все… Сижу прикованный, как раб к галере, и плачу. Вдруг вижу — идет ко мне женщина. Из хоровода, потому что обнаженная до пояса, а вместо юбки шаль подвязана… Красивая! Не видел я таких никогда, и вряд ли увижу. Вроде на цыганку похожа, или на испанку — смуглая, волосы каштановые, вьются на ветру… А глаза… такие вишневые! И светятся!.. Ко мне идет! Что же, говорит, не пошел со всеми?.. Я и так в тоске, а тут совсем ошалел. А она… поцеловала меня и, верите, — без ключа наручники отомкнула. Взяла за руку и повела. Мы, говорит, вдвоем праздновать будем… И пошли мы с ней куда-то в другую сторону. Не помню куда… Вроде бы недолго ходили. И знаете, я вообще-то женщин люблю, но тут даже никакой мысли не возникло. Хотя вот она — рядом, и такая притягательная… Ничего подобного не было в жизни, Олег Палыч.