Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Звездные раны

— Со мной не узнают, — был ответ. — Не надо изменять своим привычкам.

Академик подчинился, соскоблил бритвой щетину, выбрал в шкафу среди изношенных костюмов самый приличный, переоделся и взял с собой несколько рубашек и галстуков. Вместо того чтобы тайно покинуть квартиру, они вышли открыто и неподалеку от дома поймали частника.

— В Пулково, — скомандовала Дара.

— Нет, сначала на Васильевский, Пятая линия! — приказал Насадный.

— Зачем? — спросила она и посмотрела знакомо, с улыбкой, как в латангском аэропорту.

— Я там родился…

К счастью, памятник еще был цел, разве что постамент накренился еще больше, поскольку выкопанная детьми землянка оказалась заполненной грунтовыми водами.

— Помоги снять бюст, — попросил таксиста. — Я заплачу. У тебя же есть с собой инструмент?

— В этом деле я тебе не помощник, — испугался тот. — Средь бела дня?.. Вмиг арестуют!

Тогда Святослав Людвигович встал рядом с памятником и попросил его внимательно посмотреть. Таксист долго смотрел, сличал, хмурился, затем безбоязненно подпятил машину задом, достал буксирный трос, накинул один конец на голову бюста, другой зацепил за фаркоп и дернул. Наклонившийся постамент рухнул, бронзовый академик отвалился сам. Они погрузили его в багажник, отвезли к дому покойного Рожина и подняли в квартиру.

— Если совсем туго станет, сдай его в металлолом, — наказал он вдове и оставил ключи от квартиры. — И еще, там за стеллажами спрятано много всяких круп, сахарного песку, соли, спичек. Бери, сколько хочешь.

— А как же ты? А куда же ты? — спохватилась она, с любопытством глядя на Дару.

— Мы на Таймыр, — признался Насадный, — только ты забудь об этом и никому ни слова. Даже моей дочери.

И сразу же поехали в Пулково.

Он знал, что никогда больше не вернется сюда, потому что у академика был еще один памятник, самый главный — целый город в таймырской тундре, его детище, сейчас покинутое жителями, пустое и мертвое. Можно было бы, конечно, уехать к дочери в Канаду и там дожить остаток своих дней, однако от одной мысли, что его похоронят в чужой земле, ему становилось невыносимо тоскливо, и когда дочь заводила разговор об отъезде из России, он сразу же ставил условие — тело после смерти привезти назад и похоронить в Балганском метеоритном кратере. А иначе, мол, я встану мертвый и уйду, а тебе всю жизнь не будет покоя. Она не могла дать таких гарантий (хорошо хоть оставалась честной), и на какое-то время успокаивалась. Академик представлял, сколько это хлопот, сколько будут стоить такие похороны: муж ее, когда-то зараженный Насадным астроблемами, занимался только ими и таких расходов не потянул бы.

Вернуться на Таймыр они собирались вместе с Рожиным, и, пожалуй, уехали бы давно, но у старого сподвижника еще была жива жена, да и сам он в ближайшие десять лет умирать не собирался, так что рановато, считали они, трогаться в последний путь. Предсмертная исповедь старого сподвижника, потом его кончина и явление Страги Севера изменили все планы.

Уничтожить действующий образец «Разряда» (готовую установку он все-таки считал моделью, поскольку она была изготовлена в единичном экземпляре и полностью вручную) было не так-то просто, и он действительно лишь один знал, как это сделать. Хранилась она полуразобранной в замурованном боксе экспериментального катакомбного цеха, однако при этом все-таки была доступной для тех, кто умеет искать и знает, что ищет. А грамотным современным инженерам не составило бы труда в течение месяца смонтировать ее. Но запустить, даже при современных компьютерных возможностях, шансы были минимальными: проанализировать состав газовой среды, которой и сейчас была заполнена перепускная камера, рассчитать ее соотношение, определить уровни и последовательность действий блоков ионизации, режимы работы инжекторов — на это потребуются многие месяцы, а то и годы!

Когда после первомайской демонстрации объявили о чернобыльской трагедии и назвали ее дату — двадцать шестое апреля, академик вздрогнул, будто по нему пропустили электрический импульс. Он совершенно забыл о названной Страгой дате, когда начнется фаза Паришу — точнее, плохо ее расслышал, возмущенный и увлеченный своими мыслями, однако же подсознание схватило и сберегло его слова.

— Я знал об этом, — сказал академик своему старому сподвижнику. — Еще пятнадцатого апреля знал…

Рожин тогда его не понял, посчитал за фантазии выжившего человека — сидели и пили шампанское.

— Откуда же ты знал? — спросил Михаил с той неуловимой интонацией, которую академик не любил — интонацией легкого сарказма.

— Мне голос был, оттуда, — указал в небо. — Началась фаза Паришу. И продлится она ровно девятнадцать лет. Начинай отсчитывать годы, Миша…

Он засмеялся бы, но смутило состояние академика — крайне страстное и одновременно слишком спокойное, как у Будды. Потому лишь спросил:

— А что это за фаза такая?

— Фаза несчастий, катастроф и потрясений, — сказал академик, почти в точности повторив слова Страги Севера. — Фаза горя, слез и очищения.

И все равно он ничему не поверил…

Теперь же, прожив ровно девять лет в фазе Паришу, Насадный поехал уничтожать свое детище, спрятанное в мертвом городе Астроблема. Можно сказать, поехал не по своей воле — в сопровождении строгого конвоира, однако факт продажи города все равно бы заставил его ехать на Таймыр.

Всю документацию по установке, за исключением того, что было в папке с номером одиннадцать — расчеты газовой среды, описания и чертежи перепускной камеры и инжекторной системы — он тогда сдал госкомиссии на экспертизу и стал ждать результатов.

Сдавая, академик еще не знал о Чернобыле, однако утрата ключевой папки с расчетами, которые он в самом деле мог восстановить, была ему вроде бы как и на пользу: вдруг стало жаль отдавать свое детище в чужие руки. Пусть главное недостающее звено будет тем самым рычагом в его руках, с помощью которого он не позволит бесконтрольно распоряжаться изобретением.

После объявления о катастрофе в Чернобыле он уже радовался, что ключа от «Разряда» у новых нянек проекта нет.

Спустя три месяца, так и не дождавшись приглашения, он сам наведался в госкомиссию при Совете Министров и получил краткий ответ — работают, изучают, думают. Еще через три месяца академику стало тревожно: прилетевший с Таймыра в срочном порядке директор строящегося комбината сообщил, что резко сократили финансирование подготовительного периода добычи таймырских алмазов и полностью прекратили строительство производственных корпусов, обустройство разреза и города для добытчиков.

А прежде не было ни преград, ни отказов ни в чем: работали два полка военных строителей, саперный полк и несколько отдельных батальонов спецстроймонтажа. Первоклассная взлетно-посадочная полоса приняла первый «Антей» с грузом через четыре месяца, как вбили первый колышек, ежемесячно сдавали пятиэтажку в северном исполнении, а карьерная техника и БелАЗы плыли северным морским путем специальным караваном с ледоколом «Ленин» впереди.