Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Земля сияющей власти

— Скажи ему: мне не хочется пачкать свой погреб его поганой кровью. Но я все равно потом прострелю ему голову!

— Потом он тебя убьет, — перевел коротко Арчеладзе, просчитывая взглядом расстояние до серба — можно ли отсюда, без прыжка, рубануть кромкой таза ему по шее... А он почувствовал это, резко повернул автомат в сторону полковника.

— Зачем ты взял таз?

— Хотел налить вина, — тут же вывернулся он. — Очень хочется пить.

Корчмарь выхватил у него посудину, взял под мышку.

— Ты вчера выпил свое. Через три часа придет машина и поедешь в лес. Там и выпьешь последнюю чашу. Только не вина.

— Не круто ли берешь, брат? Может, поговорим, объяснимся.

— С такими ублюдками говорить не буду!

— Слушай ты, урод! — мгновенно взъярился Арчеладзе. — Ты считаешь меня предателем? А ты знаешь, как мы встретились с этим американцем?! И почему?!

— Не хочу знать, — брезгливо бросил он и покосолапил к двери.

Полковник сделал два скачка следом и не удержал равновесия, завалился на бок, чуть не ударившись головой о стену. Корчмарь захлопнул дверь и повернул ключ.

— Эй, ты! — заорал Арчеладзе. — Позови старшего! Слышишь?! Или сам отправь человека на обсерваторию! Скажи, что поймал Грифа! Понял?..

За дверью была уже полная тишина. Стоило единственный раз, отказавшись от прошлого и будущего, несколько часов пожить настоящим, как и должны бы жить нормальные люди, так тут же небо над головой сократилось до размеров овчинки.

— Что он сказал тебе, Эд? — Джейсон тряс его за колено. — Что он хочет?

Арчеладзе медленно и неуклюже встал, припрыгал к бочке и повернул медный кран. Вытекла тоненькая, черная струйка, потом еще капнуло несколько раз, после чего из бочки дохнул скопившийся газ — разнеслась вонь прокисшего вина.

— Шабаш, — заключил полковник.

— Что он тебе говорил? — все приставал пехотинец.

— Что?.. А через три часа расстреляют в лесу.

— Тебя расстреляют?.. Но они же любят русских!

— Русских-то они любят, — не сразу проговорил Арчеладзе. — Но ненавидят предателей... Эх, весело веселье, тяжело похмелье! А здорово мы вчера погуляли?

— За что тебе грозит расстрел?

— А ни за что. У нас так бывает часто. Мы больше своих лупим, не разобравшись, чем врагов. Ну, хочешь быть теперь русским?

Джейсон замолчал и сел рядом. Глаза его бесцельно бегали по стенам — о чем-то лихорадочно думал.

— Знаешь, а я первый раз оказался... в неволе! — вдруг вспомнил полковник. — Хотя, нет, было, только не у своих... А тебе приходилось сидеть за решеткой?

— Мне?.. Нет, никогда. Разве что, когда наказывал отец...

— А я раз попал, но всего на час, так что и не почувствовал ничего. У меня кончились патроны. Тогда я сдался самосовцам, а они обрадовались, что схватили русского инструктора, повели в свой лагерь.

— Кому ты сдался? — словно проснувшись, переспросил Джейсон.

— Самосовским головорезам. Это было в Никарагуа... Вели двое, один сзади, другой — спереди. А у меня спецобувь была. В подошвах и каблуках только минивертолета не хватало. Я вынул нож и обоих приткнул. Сейчас бы такие башмаки!

— Ты был в Никарагуа?

— Да пришлось...

— Ты наемник?

— Ну, тогда, можно сказать, был наемник.

— Слушай, а я тоже был в Никарагуа, — бесцветно вымолвил пехотинец. — Сразу после школы, еще лейтенантом. И вылавливал сандинистских головорезов. Проводили спецоперации в джунглях.

— Видишь, там не встретились, а здесь... И оба — в винном погребе. Самое обидное, что бочка пустая!

— Это я виноват. Тебя расстреляют из-за меня.

— Да ладно тебе!.. Главное, из погреба выйти, а дальше, может, выкручусь. Они же не знают, кто я.

— А кто ты? Мы с тобой столько времени вместе, а я до сих пор так и не знаю, кто ты на самом деле.

Арчеладзе усмехнулся, стиснул зубы, сжал губы, но не смог удержать смеха. И захохотал во весь голос, медленно оседая на пол. Катился в одну сторону, в другую, заходился в смехе, как ребенок в плаче. Джейсон прыгал около него и спрашивал, словно попугай.

— Эд! Что ты, Эд! У тебя истерика? Эд! Прекрати, Эд!

Он с трудом унял приступ веселья и еще некоторое время устало всхлипывал коротким хохотком. Болели скулы и живот в районе солнечного сплетения.

— Нет, парень, это не истерика... Я увидел ситуацию... Наше положение... Сразу в голову не пришло! Это же смешно!

— Не вижу ничего смешного!

— А ты представь себе: два матерых волка попадают в руки какого-то корчмаря-урода! Подполковник морской пехоты США, элитный офицер, профессионал, и полковник... нет, даже генерал, КГБ — и какой-то коротконогий серб, таскающий вино в кувшинах!

— Кто генерал КГБ?

— Я генерал КГБ! Правда, я не принял звания, но его присвоили.

— Ты не похож на генерала КГБ! — вдруг заспорил Джейсон. — Они совершенно не такие! Они... не должны пить вино, петь песни! Они...

— А ты их видел? Живых? Не в кино?

— Нет, не видел... Но...

— У вас отличная пропаганда, парень, — похвалил Арчеладзе. — Лучше, чем коммунистическая. Ладно, супермен, живи иллюзиями. Так легче...

— Ты не похож на генерала КГБ. Скорее, похож на генерала Хардмана.

— Вот пристал со своим Хардманом! Твой начальник? Хардман?

— Нет, был моим командиром, — с уважением вспомнил Джейсон. — А теперь... не командир у меня — иезуит. И фамилия скользкая, призрачная, — то ли Барлетт, то ли Бейлесс. В секретных службах они все такие, как рыбы. И глаза рыбьи, и мозги... Это он меня отправил на реабилитацию.

— А ты сейчас подчиняешься секретной службе?

— Переподчинили батальон... Так хочется пить!

— И меня... переподчинили, — вдруг признался Арчеладзе. — Вернее сам ушел под зависимость. Но теперь!..

— Ты же сказал — вольный казак?

— Да, вольный! Мы оба сейчас — вольные казаки. Только где наши сотни? Почему не ищут командиров?

Арчеладзе задержал взгляд на окошке под потолком — стекло!

Только дотянуться и разбить!.. В три скачка он достиг стены, попробовал вышибить глазок связанными руками — не так-то просто: отекшие от веревок руки не сжимались в крепкие кулаки и удар получался вялый, мягкий, как ладонью по заднице. Тогда он приблизился вплотную, и стекло оказалось как раз на уровне лба. Осколки посыпались на пол, а один заскочил под тельняшку. По переносице к щекам потекла теплая струйка крови...

— Подставляй руки! — приказал он, поднимая стреловидный обломок. — Сейчас ты получишь наконец настоящую свободу! Которая называется воля!

Капроновая, туго скрученная бечева распадалась под нажимом стекла с жирным треском, напряженные нити лопались сами, едва острие касалось волокон. Через двадцать секунд Джейсон разглядывал свои посиневшие ладони будто, утратив их, неожиданно и случайно обнаружил вновь.

— Режь мне! — поторопил Арчеладзе. Веревки на ногах они резали самостоятельно, каждый себе: онемевшие руки не слушались, чтобы распутывать тугие, на совесть затянутые узлы.