Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Земля сияющей власти

— О! — воскликнул Кутасов. — Так она к нему...

— А как? Через границы? Через зоны? Как?

— Любовь, она ни страху, ни границ не знает.

— Фигня!.. Может, и правда — Дара?

— Тогда почему ушел Арчеладзе? Если Дары — на нашей стороне?

— У меня крыша едет.

— В любом случае играю тревогу, — заявил «каскадер». — Не хватало потерять Арчеладзе! Потеряем, а дальше что? Куда?..

— Играй! — позволил Воробьев. — А мне придется с... Капитолиной тут. Если что, я ее в подвал запру. Нет, здесь что-то не так! Авантюра! Или... операция службы безопасности «Арвоха».

— Что с пленными делать? Они же сидят, мать их... И мы сидим, как на бочке с порохом! Может, отведем под горку, там старый колодец есть...

— Ты что?.. Никанорыч самого в колодец спустит.

— Но их ведь ищут! И найдут. Нам тут не сладко будет...

— Посади их в трофейный бронетранспортер, заложи радиоуправляемую мину и на ночь вывези в лес. Чтоб всегда на колесах были...

— Понял! — развеселился «каскадер», которого хлебом не корми, только поставь какую-нибудь задачу с прибабахом. — И прочешем окрестности, дороги. Заодно посмотрим, не рыщут ли «духи мертвых».

Прежде чем вернуться в свой коттедж, Воробьев помялся на улице, продумывая линию поведения с Капитолиной, отработал основные положения и после этого толкнул дверь. Холод, наконец, достал самого нутра, и его поколачивало. Прыгающей походкой он хотел проскочить в свою комнату, но в коридор выглянула Капитолина.

— Ужин готов, Воробей! Я жду тебя!

Внезапная фамильярность его покоробила — он с детства не терпел своей фамилии из-за постоянного прозвища, — но тут сделал вид, что ничего не заметил.

— О, прекрасная Дара! Подавай скорее на стол!

— Что это с тобой? — между тем насторожилась она.

— Что? На улице снег, промок...

— Я не об этом. Отчего ты стал лукавить?

— Лукавить?.. Это от голода!

— Смотри, Воробей, — она погрозила пальчиком. — При мне будь таким, какой есть. Иначе не стану кормить.

— Почему — Воробей? — обиделся он.

— Потому что похож. И совсем нет оснований обижаться! Я тебе даю гордое прозвище!

— Гриф — гордое прозвище.

— А врабий, как называли эту птицу в древности? — засмеялась Капитолина и стала читать наизусть: — «Запоет врабий — и взойдет солнце, заверещит врабий — час полуденного гимна возвестит, а во след ему всякий гой руки воздымет, дабы источилась благодать в его сущность, но заплачет врабий, и мы слезой умоемся, ибо замирает в час ночной живая и неживая материя...»

— Это про меня? — усаживаясь за стол со странным чувством нереальности, спросил Воробьев.

— Это про птицу, живущую исключительно по движению солнца, — пояснила Капитолина, украшая зеленью блюдо с чем-то дразняще-вкусным. — Знающим ее язык не требуются часы. Птица, отбивающая время.

Он взял вилку, занес, чтобы ковырнуть содержимое большой тарелки, и не успел: в комнату ворвался Кутасов.

— Володя!.. Выйдем, разговор есть!

Глаза его рыскали по сторонам, но видели лишь женщину в комнате.

— Что там? — привстал Воробьев.

— Он пришел сказать, что пленных в подвале нет, — спокойно сообщила Капитолина. — И что охранники несут полный бред и, видимо, с сильного похмелья.

Теперь они оба неприкрыто уставились на женщину, ожидая продолжения, чтобы принять какое-то решение или хотя бы что-то понять.

— Но все в порядке, — после паузы сказала она. — Охранники были трезвыми, а пленных выпустил Гриф. Садись и ты, витязь. Я знала, что придешь, и сготовила на троих.

Они настороженно и мрачно переглянулись, после чего Воробьев положил вилку и встал.

— Вот что... Капитолина! Я вынужден тебя пока... изолировать.

— В подвал? — спросила она с готовностью.

— Придет Арчеладзе — пусть разбирается!

— Резонно. Жаль только, готовила, готовила, а вы есть не стали.

— Иди вперед.

— Можно, я возьму плащ, Воробей? — попросила она. — Там холодно.

Он сам подал ей суконный плащ с серебряной пряжкой на плече, проверил содержимое сумочки — женские безделушки. В том, как она безропотно повиновалась, Воробьев почувствовал новый подвох и засомневался, правильно ли он делает, засаживая Капитолину в камеру-одиночку, где сидел некий Страга, также исчезнувший с пленными.

Закрывая дверь, в последний миг он заметил очаровательную улыбку ее, словно говорящую — нам и здесь будет хорошо...

Арчеладзе не возвращался. Кутасовские бойцы несколько раз прочесывали окрестности обсерватории и уже заполночь снарядили трофейный бронетранспортер для поиска на дорогах. Появляться на миротворческой технике, хоть и измазанной грязью, в ночное время было рискованно: наверняка по сербской территории рыскали спецслужбы в поисках археологов, но делать было нечего, другого транспорта не найти. Под утро наткнулись на сгоревший джип, который еще слегка дымился и был теплый. Об этом доложили на базу, ради порядка, однако, едва услышав такое сообщение, Воробьев ощутил, как деревенеют ноги. Он дал задание Кутасову обследовать место происшествия, и когда получил информацию, что в канаве видны следы борьбы и найдена камуфляжная куртка, прожженная во многих местах и, судя по размерам, могущая принадлежать Арчеладзе, когда, следом, обнаружили затоптанную в грязь пилотку офицера морской пехоты США, — у Воробьева на минуту замерло сердце.

Он еще пытался доказать себе, что полковник оказался жертвой отлично проработанной операции «Арвоха», и сейчас захвачен его службой безопасности и что Капитолина послужила своеобразным раздражителем, заставила его уйти с обсерватории под каким-то предлогом, заманила в засаду, но аргументы были слишком натянуты и слабы, чтобы поверить в такую версию.

Ответ казался невероятным: Капитолина знала или видела все происходящее на дороге.

— Ухожу в свободный поиск, — сообщил свое решение Кутасов. — И ухожу со связи. Боюсь радиоперехвата.

И на несколько часов как сквозь землю провалился.

Воробьев почувствовал зверский голод, съел остывший ужин и, переборов себя, пошел в подвал сгоревшего коттеджа. Какого-то особого плана не было, сам не знал, зачем идет: то ли допросить с пристрастием и вывернуть машинисточку-Дару наизнанку, то ли покаяться и спросить, где теперь находится Арчеладзе.

Охранник лежал на полу, раскинув руки, возле двери, вероятно, открытой самим же: из скважины торчал ключ. Камера оказалась пустой, в свете фонарика мелькнула большая рыжая крыса, не найдя выхода, забилась между стен, потом куда-то с писком исчезла. Воробьев склонился к охраннику, осветил лицо и только теперь понял, что он спит! Спит, подлец, с блаженной улыбкой и затаенным поверхностным дыханием, словно очарованный сновидением.

Воробьев посидел на корточках у его изголовья с неотвязным чувством ожидания удара в спину, затем поднял автомат охранника и с силой пнул его в бок...