Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Земля сияющей власти

Выждал, когда она уйдет к себе в комнату, и ногой распахнул дверь к Арчеладзе.

— Никанорыч!.. Я не стал при мужиках говорить. А сейчас скажу!

— Знаю, что ты скажешь.

— Это единственный выход, Никанорыч! Если они умеют проводить через охраняемую зону, по минным полям...

— Умеют.

— Так в чем же дело?.. Знаю, ты бережешь ее принципиально. Воевать — наше дело...

— Ничего ты не знаешь!

— Ты ее любишь. Но ты сбежал, когда она появилась здесь. Значит, она не принадлежит... тебе. Впрочем, и себе тоже. Я же вижу! Она одержимая!

— Она пойдет с удовольствием, — подтвердил Арчеладзе. — А какими глазами потом мы станем смотреть в ее глаза? Ты подумал? Два мужика посылают бабу на дело, которое не могут сделать сами.

— Иного выхода нет, Никанорыч. В Пловаре гнездо «Арвоха», это точно. Так охраняют лишь сверхсекретные службы.

— Я знал это, потому и послал тебя.

— Откуда, Никанорыч?.. Я по дороге думал. Нес этого парня со знанием языков и думал... Откуда?

— Всю прошлую ночь я гулял в корчме с одним офицером, — признался полковник. — Бывшим командиром батальона морской пехоты. Естественно, он американец, хотя имеет отдаленные русские корни. Эмиграция первой волны.

— Гулял?

— Можно сказать, пьянствовал. Он оказался хорошим мужиком.

— Сегодня такие же хорошие мужики гоняли нас в горах, как зайцев!

— А вчера мне было хорошо. Сначала было очень плохо, и ты знаешь, отчего. Когда столкнулись с ним на дороге, вдруг все отлетело, обсыпалось...

— Никанорыч! Но ты же мог его раскрутить по большому счету! — вдруг зажегся Воробьев. — По пьянке из человека можно вытащить многое, если не все. А командир батальона много чего знает.

— Понимаешь, мысли такие были, — подумав, сказал Арчеладзе. — Только я не имел права раскручивать этого парня.

— Какие права, если идет война?!

— Война-то идет, но не с ним. Он уже не способен воевать, потому что... верит в Бога. И просил меня, безбожника, убить его врага. Не знаю, грешно это с точки зрения веры или нет — просить другого человека убить. Но он просил искренне. Его враг — это и мой враг. Наш. Враг рода человеческого. И я пощадил этого парня, обещал исполнить просьбу.

— Да, это благородно, по-гусарски, — горько усмехнулся Воробьев. — Только цена благородства высокая — человеческая жизнь. А мужик был — умница. Два верхних образования, двое детей... Даже могилы никогда не увидят.

— Не ной, кошкодав. И так тошно.

— Что ты собираешься предпринять?

Он снова намекал на Капитолину. Однако не услышав ответа, подумал, хотел вывернуться.

— Давай отпустим Кутасова? Снег наверняка будет до утра... А их, шакалов, можно резать! Один вчера наскочил... Должно быть, возмездие!

— Это мой урок...

— Что? — насторожился Воробьев. — Твой урок?.. Тоже стал играть этими словами — рок, урок!

— Не играть, Володя. Тут высокий смысл! Урок... Какая неизбежность в этом слове. И я исполню его.

— Что, пойдешь сам? Ну, иди, иди! Я найду тебе досок на гроб.

— Спасибо, друг. Только мне доски не подойдут. Чернобыльцев обычно хоронят в свинцовых гробах, чтобы атмосферу не отравляли.

— Никанорыч, ты стал упертый мужик!

— Давай сюда свою аппаратуру. И иди принимать душ, там вода согрелась.

— Одного не отпущу! Ты что, с ума сошел?

— А я один и не пойду. Приготовь мне две радиостанции со свежим питанием и возьми у Кутасова «Бизон» с глушителем. Все.

— Мне что же, сидеть здесь? Как пацану!..

— Когда будет нужно, позову. Всех позову, — он направился было к двери и вернулся. — Знаешь, Володя, этот парень... комбат американских морпехов, натолкнул меня на мысль... Я тоже начинаю верить в Бога. Не знаю, какой он, жил ли на Сатве. Но есть его предначертания. Рок, судьба — называй как хочешь. Это есть! И никуда не уйти.

Капитолина была уже одета по-походному, в высоких кожаных сапогах и плаще, только непокрытые волосы заколоты множеством каких-то причудливых шпилек в виде наконечников стрел, сделанных из белой кости.

— Знаю, ты нашел мне подходящее занятие, — сказала она, не дожидаясь вопросов. — Я почти готова.

Стояла она перед зеркалом, словно они собирались сейчас куда-нибудь в театр или на концерт.

Арчеладзе заготовил слова и аргументы, объясняющие ситуацию, однако сказал всего лишь одну фразу:

— Смерть этого бойца на мне.

Капитолина будто не услышала этого, поправила прическу, вглядываясь в свое отражение.

— Я пойду одна. Скажи, что мне нужно сделать.

— Ты не пойдешь одна! — отрубил Арчеладзе. — Либо не пойдешь вообще.

— Не хочу, чтобы мне мешали... А ты будешь мешать.

— Привыкай!

— Добро, — неожиданно легко согласилась она. — Но тебе придется поступиться своей волей. Сможешь?.. Полное подчинение, беспрекословное выполнение моих желаний. И никакого мысленного противления, о чем бы ни попросила.

Арчеладзе хотел обратить все в шутку.

— Иногда бывает приятно... повиноваться женщине. Посмотрю, как ты это делаешь. Может, сам научусь ходить по минным полям и отводить глаза.

— Не обольщайся, Гриф, не научишься никогда. У тебя слишком сильны мужские начала. Эта наука доступна исключительно женщинам.

— Почему такая дискриминация?.. В вашем обществе?

— В нашем обществе, — подчеркнула она, — нет никакой дискриминации, поскольку мужчины исполняют мужской урок, женщины — женский. Как в Домострое, если ты помнишь. Будь ты трижды гоем, все равно Космос от тебя закрыт. Твоим собственным разумом. А женщина, как известно, стихия. Космос начинается прямо над нашими головами, и потому мы носим космы. И потому способны к деторождению... Вот, теперь я готова!

Капитолина обернулась к нему и Арчеладзе увидел Дару, ибо иначе невозможно было назвать женщину с пронизывающим и одновременно чарующим взором.

Капрал Флейшер сидел развалясь и потягивал тоник из пластмассового стакана.

Все-таки «иезуит» заготовил ему сюрприз, придумал казнь изощренную — умереть от руки мстителя. И ни при чем здесь десантный отсек со створками, открывающимися из пилотской кабины. Разве что здесь, в хвосте самолета, не будет слышно звуков борьбы. Если она еще состоится! А то, может быть, Флейшер рассчитывает попросту задушить без шума и спокойно уйти. Труп обнаружат где-нибудь на подлете к военно-морской базе в Форт-Лодердейле, и неизвестно, что задумал Барлетт-Бейлесс по своему дьявольскому сценарию: выбросить его в океан со стальной болванкой, привязанной к ногам, или привезти на родину и похоронить с почестями, дабы не возмущать родителей и общественное мнение. Преступника, разумеется, не найдут...

— Я бы сразу пришел к вам, сэр, — беспечно сообщил капрал. — Меня не отпустил стюард, приковал ремнями к креслу и заставил высидеть весь положенный срок, пока этот летающий гроб не наберет высоту. Вдвоем нам будет веселее падать, сэр!