Рональд Колд - Воинство болот

Покончив с этим, фрейлина невзначай подняла глаза, и ей вдруг показалось, что фигура в резной дубовой рамке шевельнулась. Моргнув от неожиданности и тряхнув золотыми кудрями, девушка пригляделась к портрету внимательнее. Но нет, лишь тени гуляли по матово блестящей поверхности картины, писаной дорогой краской, добываемой рыбаками Каллины из редчайших пурпурных раковин, рискуя жизнями ради изысканных вкусов знати.

— Мерещится же всякое… — пробормотала фрейлина и с тоской посмотрела на роскошную кровать у дальней стены, занятую двумя толстыми матронами, чьи пышные титулы позволили им занять единственное пристойное место ночлега.

Остальные беглецы из Д’Алви расположились на полуистлевших перинах и подушках, которые стащили сюда со всего особняка чихающие от пыли гвардейцы. Поверх рухляди воины кинули свои плащи и пропахшие кислым потом хопперов потники, и удалились, косясь на потемневшие от времени и сырости портреты.

Но что-то притягивало ее к изображению Фуалы.

Девушка медленно поднялась, взяла в руки деревянную плошку, в которой шипело масло и чадила лучина, и приблизилась к портрету, ступая босыми ногами по запыленному полу. Хотя она неотрывно смотрела в глаза красавицы, превратившиеся вдруг в два темных бездонных провала, фрейлина ни разу не споткнулась о раскинувшихся в самых причудливых позах царедворцев.

Мать Черного Герцога, изображенная на фоне лесной чащи, казалась девушке более реальной, чем спящие на полу люди.

Фон картины пошел рябью и стал приобретать глубину. Мгновение назад девушка ощущала только спертый воздух зала и прогорклый запах масла, теперь же ей почудились дивные лесные ароматы, легкий привкус цветочной пыльцы, которую принес ветер из глубин чащи, далекое щебетание пташек и шум текущей воды.

От картины упала длинная тень, слабо очерченная, смутная. Она потекла по платью, а затем собралась дрожащей мерцающей лужицей на пыльном полу.

Во все глаза смотрела фрейлина в прекрасное лицо Фуалы. Тонкий нос, открытое чело без следа морщин, задорная родинка над черной аркой выгнутой бровью, все это казалось рельефным, живым, манящим. Странно сверкнул камень в тяжелой золотой оправе на тонком пальце матери Амибала. Это заставило девушку еще раз моргнуть.

Чтобы рассмотреть перстень поближе, она попыталась шагнуть вперед, но ноги увязли в обволакивающей лодыжки тени, и она покачнулась. Чаша с маслом накренилась, и вниз потекла огненная струйка.

Ведьма на портрете улыбалась легкой снисходительной улыбкой, словно запечатлевший ее художник знал, что Фуала станет много лет спустя сопереживать девичьей неловкости.

Восстанавливая равновесие, фрейлина потянулась рукой вперед и коснулась портрета. Руку обжег неземной холод, словно она попыталась опереться на ледяную глыбу или запотевшее на морозе зеркало.

По пейзажу за спиной ведьмы побежали круги, как от камня, пущенного в прорубь детской рукой.

С громким криком фрейлина стала проваливаться внутрь картины.

Придворные вскочили и принялись метаться по зале, голося и сталкиваясь друг с другом. Огонь попал на тряпье, и рыжие языки уже лизали тяжелые гардины.

Лучар очнулась и прислушалась к суете и гомону в лагере.

«Неужели нас настигли?»

Она принялась торопливо одеваться, впопыхах привесила широкий пояс с ножнами вверх тормашками, споткнулась о кадушку с водой и едва не врезалась в опорный столб.

Наконец ей удалось привести себя в порядок и выскочить на свежий воздух. Стражники на месте, клинки в ножнах, сразу же отметила принцесса.

«Но почему так светло на поляне?»

При этой мысли она повернулась к жилищу Каримбала и ахнула. Внутри особняка полыхал огонь. Пламя пробивалось сквозь узкие бойницы и окна, освещая растревоженный лагерь. Из распахнутых дверей, откуда валил клубами дым, выбегали придворные, а их грубо расталкивали гвардейцы, пытаясь пробиться внутрь.

Подбежал маркиз, глаза которого, красные от недосыпа, казались сродни лемутским.

— Пожар вспыхнул на втором этаже, если гвардейцы помедлят, огонь переметнется вниз, — сказал он.

— Сама вижу. Велю выпороть того, кто баловался со светильником, невзирая на чины и регалии, — принцесса поискала глазами барона, но тот, похоже, командовал тушением.

— Да пусть бы и сгорело это ведьмино гнездо! — в сердцах сказала она. — Только бы люди не пострадали.

Со стороны озера уже спешили му’аманы, волоча мехи с водой. Появился барон, левый ус которого подгорел, придав вечно напряженной физиономии генерала встревоженное выражение.

— Кажется, на втором этаже живых больше нет. Огонь мы остановили на первом, но наверху все к дьяволу выгорит, — принялся он торопливо докладывать, размазывая по лицу гарь и копоть.

— Жертвы есть?

Гайль сокрушенно развел руками:

— Кажется, все на месте. Велите двору собраться у вашей палатки, пересчитаем. А то у некоторых родовое дерево длиннее и ветвистее, чем рога у чудища из охотничьей залы Амибала. Меня они не слушают.

— Командуйте от моего имени, барон.

Лучар зевнула, и ворчливо добавила:

— А я, с вашего позволения, постараюсь доспать еще часок-другой, раз уж неприятеля поблизости нет.

Маркиз и барон разве что не бегом направились в сторону усадьбы, а принцесса вернулась в свой шатер. Раздеваться ей было лень. Отстегнув пояс с ножнами и скинув сапоги, Лучар завалилась на свое ложе, и мгновенно провалилась в сон.

Рухлядь на втором этаже к утру выгорела дотла, и огонь унялся. В коридорах гуляли дымные клубы и никто не хотел туда соваться. Придворных пересчитали и положили в шатрах му’аманов.

— Похоже, пропала лишь молоденькая фрейлина, — сказал Гайль маркизу, который с явным сожалением смотрел на прекрасное строение, утопающее в предрассветной тьме.

Подошел гвардеец, чихая и кашляя, на ходу скидывая сырую попону, от которой валил пар и дым.

— Наверху нет никого живого, — доложил он, и вновь согнулся пополам от кашля.

— Точно?

Солдат, не имея возможности ответить, лишь посмотрел на Гайля полными укоризны глазами, дескать, не второй же раз туда лезть. Барон пожал плечами, и указал гвардейцу в сторону озера:

— Приведи себя в порядок, горелая рожа, и отдыхать.

Отдышавшийся солдат побрел к воде, на ходу бормоча что-то вроде «неизвестно еще, у кого из нас рожа горелая».

— Н-да, ну и дисциплина, нечего сказать, — протянул маркиз.

Гайль не обратил на его замечание никакого внимания, о чем-то напряженно раздумывая. Наконец лицо его прояснилось.

— Если это была диверсия, то какая-то идиотская.

— С чьей стороны диверсия?

Брови Герда взлетели ко лбу.

— Не знаю.

— Скорее уж, враги попытались подать сигнал о нашем местоположении.