Борис Конофальский - Башмаки на флагах. Том второй. Агнес

Кажется, офицер мужичья понял, что происходит, только когда сноп искр из-под колесика брызнул на пороховую полку. Шлем у него был без забрала, и кавалер целился ему в лицо. Хоть пуля и была в пистолете железная, каленая, но в кирасу стрелять Волков побоялся, может не пробить. В последний момент офицер поднял меч, заслоняя по возможности лицо. Но не успел…

Пах-х-х…

Храбрый офицер кулем повалился на землю, роняя оружие. Пистолетная пуля разнесла ему левую скулу и, пробив затылок, сорвала с головы шлем. Лошадь, испугавшись выстрела, метнулась по берегу, вниз по течению, не замечая того, что сапог офицера остался в стремени. Так она его и утащила куда-то.

Волков отбросил теперь уже бесполезный пистолет, закрыл забрало, взял меч в правую руку и стал спокойной ждать выходящих из воды сержантов и солдат. Стал привыкать к обзору. Непросто сразу привыкнуть к виду из закрытого шлема, он стал «настраивать» глаза.

Закрытый шлем — это не только плохой обзор, не только плохая слышимость, но еще и нехватка воздуха. Через минуту боя, всего через минуту настоящего боя, что требует быстроты и силы, непривычный человек, надевший шлем, начнет задыхаться, ему будет так не хватать воздуха, что рука сама потянется к забралу, чтобы открыть его. А когда человек открывает забрало, дело может кончиться всего одним ударом или одним арбалетным болтом.

Поэтому Волков был нетороплив в своих движениях и не суетился. Рыцарь божий должен быть спокоен даже в самом жарком деле. Даже в деле, где речь идет о его жизни. Сейчас он пока стоял и дышал спокойно, дышал размеренно. Ведь с ним Бог.

«Главное — не мельтешить, пусть выйдут на песок, по воде идти непросто, они выйдут запыхавшиеся, так как торопятся отомстить за своего командира, едва не бегут по воде».

С офицером все вышло прекрасно, просто прекрасно, теперь же он надеялся, что и с этими поначалу все будет хорошо. Не может же быдло, что всю жизнь копалось в навозе, в рукопашном бою противостоять гвардейцу, что столько дней своей жизни провел в фехтовальных и атлетических залах. И это не считая настоящих сражений и схваток. У него были прекрасные учителя, которые жестко и без всякого снисхождения учили его работать мечом.

Волков был уверен, пока хамов на берегу не будет полдюжины, они его не убьют, не смогут, а он не собирался давать им возможность собраться в таких количествах. И он пошел к ним на встречу.

Сержанты.

Эти сволочи, видно, не из мужиков, из солдат, что продались хамам. Первый, что был перед ним, пользуясь длинной протазана сразу и очень удачно издали ударил его. Не будь лезвие оружия столь широкое, так и прошло оно через прорезь в забрале. Чуть глаз не выбил.

Волкова удар чуть откинул, ему едва удалось удержать равновесие. А второй, что был сбоку, тоже протазаном нанес рубящий удар ему в предплечье.

Ну уж нет, хватит… Кавалер ловко левой рукой схватил протазан за древко, дернул на себя и легким, молниеносным движением, отрубил мерзавцу большой палец на правой руке. Брызнув кровью, палец повис на лоскуте кожи, а мерзавец бросил оружие, схватился за раненую кисть и заорал.

Короткий без замаха «тычек» прямо в орущую пасть. Острие меча только чуть входит в орущий рот, и враг валится на землю, захлебываясь кровью.

«Двое, неплохо, но нужно не забывать про дыхание».

Он наитием уклоняется от сильного удара, первый мерзавец снова пытается ударить в шлем. Но слишком размахивает оружием. Торопится, много сил вкладывает. Протазан лишь легко звякнул по шлему. Враг пытается отскочить после атаки, да не успевает, теперь очередь Волкова. Длинный выпад и, почти присев, самым кончиком меча кавалер достает сержанта. Попадает в ногу, чуть выше наголенника, скрывавшего колено, и чуть ниже кольчуги. Железо насквозь прокалывает ногу. Он орет и отскакивает. Убирается подальше, стараясь сильно не наваливаться на раненую ногу.

Добивать его кавалер не кидается, это калека, никуда уже не денется. Волков поворачивается к воде, и вовремя. Шлепая по песку мокрыми башмаками, на него кидается солдат с алебардой. Этот не из солдат, хам размахивает алебардой как цепом на молотьбе. Конечно же, не попадает, железо врезается в песок, а Волков почти без усилий… Раз, два, три… Три коротких взмаха, и на правой ляжке мужика три глубоких рассечения, из которых просто хлещет кровь. Еще один валится на песок с криком.

«Белиссимо, как говорят в далеких южных землях, но нельзя забывать про дыхание».

Еще один дурень кидается на него с алебардой. Нет сомнений, что сержанты учили этих олухов, что против человека в хорошей броне, лучше использовать шип алебарды, а не топор. Надо колоть, а не рубить. Но этот недоумок размахивается, словно хочет разрубить его вместе с доспехом напополам. Волков не отступает, а наоборот, делает шаг ему навстречу. И алебарда лишь древком ударяет его по плечу. А сам кавалер, чуть не вплотную встав к дураку, бьет его снизу в челюсть кулаком и эфесом меча. Мужик, хоть и велик собой, но от сильного и болезненного удара отшатнулся. Дело сделано… Почти. Последний штрих. Кавалер, чуть присев, колет его снизу, в живот, под кирасу. Роскошный меч легко прокалывает старую стеганку и загоняет лезвие меча на ладонь бывшему хлебопашцу в живот. Оружие мужика сразу летит на песок, а сам он, схватившись за живот, побрел обратно к броду.

«Главное — беречь дыхание».

Он оглядывается. Ищет следующего врага и находит. Вокруг того сержанта, которому он прокол ногу, собралось уже три солдата, все они видели, что было с теми, кто нападал на него поодиночке, они его опасаются, но сержант, кривясь от боли, орет им:

— Не боись, ребята, дружно, как учили, плечом к плечу. Дружно. Вперед… Ну, пошли, пошли… Режьте благородного пса! В морду колите. В пах его.

Солдаты, выставив два копья и алебарду, двигаются на него. Волков стоит, чуть помахивая мечом. Это уже хуже, пока он будет возиться с этими тремя, на берег выйдут еще шестеро.

«Нужно было добить этого сержанта. Всегда нужно убивать вражеских сержантов!»

Он пошел им навстречу, тянуть-то было нельзя. Но и что с ними делать, с этими тремя плотно стоящими, ощетинившимися длинным оружием врагами он пока не знал. Ладно, как пойдет, как Бог положит.

А никак Бог не положил, кавалер, как только попытался сделать выпад, получил два удара, сильный удар копьем в левое предплечье, опасный удар, и рубящий удар по шлему.

— Так его, ребята, — орал раненый сержант из-за спин солдат, — а ну, еще врежьте этому псу благородному!

«Сволочь, научил хамов, нужно было его сразу добить».

Волков остановился на мгновение, чтобы придумать, как взять этих троих. И тут же с удивлением увидал, как мужик, тот, что был с алебардой, выронил свое оружие на песок, упал на колени и неловко, неудобно завалился на спину. Лицом к верху, рот отрыт. А прямо из-под его носа торчало оперение арбалетного болта. Болт ушел глубоко, видно, перебил шейные позвонки, враг был мертв. Двое его товарищей были удивлены не меньше кавалера, оба смотрели на мертвеца, а Волков, не думая о том, откуда прилетел болт, тянуть не стал, воспользовался их удивлением, и сделав два быстрых шага нанес кроткий колющий удар в шею одного из копьеносцев. Проткнул тому шею насквозь. Оставшийся, с удивлением глядя, как валится на песок еще один его товарищ, не стал дожидаться, повернулся и побежал прочь.