Аликс Хэрроу - Десять тысяч дверей [litres]

– Нет, сэр. – Острый кончик ручки вонзился в мою ладонь.

– Как удачно. И… Боже, дитя мое, что ты сделала с рукой? – Он прищурился. – Пыталась скопировать папочкины узоры мясным тесаком?

Следующее «нет, сэр» застряло у меня в горле, отказываясь выходить наружу. Мой взгляд упал на заросшее травой пепелище на месте синей Двери, а прямо передо мной стоял человек, который ее сжег, предал доверие моего отца и запер меня. Я не обязана вежливо с ним разговаривать. Я вообще ему ничего не должна.

Я распрямила плечи и подняла голову.

– Я ведь вам верила. И мой отец – тоже.

Добродушие сползло с лица Локка, как клоунский грим под дождем. Его взгляд превратился в настороженный прищур. Ответа не последовало.

– Я думала, вы нам помогаете. Думала, что вы любите нас. – «Меня».

Он поднял руку в примирительном жесте.

– Так и есть…

– Но вы предали нас обоих. Вы использовали моего отца, лгали ему, навсегда заперли его в чужом мире. А потом вы солгали мне, сказали, что он мертв… – Я повысила голос, чувствуя, как в груди закипает гнев. – Вы говорили, что хотите меня защитить…

– Январри, я защищал тебя с тех самых пор, как ты попала в этот мир!

Локк шагнул ближе, вытянув руки, словно собирался положить их мне за плечи. Я отшатнулась, а Бад вскочил, ощетинившись и оскалив зубы. Если бы я не убеждала его всю жизнь, что мистер Локк входит в число людей, кусать которых нельзя ни при каких условиях, думаю, он бы уже вцепился в него.

Локк отступил.

– Мне казалось, Теодор велел бросить этого зверя в озеро. Я вижу, утонув, он ни капельки не подобрел, а?

Мы с Бадом злобно посмотрели на него в ответ.

Локк вздохнул.

– Январри, выслушай меня. Вы с отцом вломились в ту дверь в Колорадо как раз в тот момент, когда мы ее закрывали, и мои соратники выступали за то, чтобы проломить вам головы и бросить вас где-нибудь на склоне горы.

– Судя по рассказу моего отца, именно это вы и попытались сделать, – холодно заметила я.

Локк отмахнулся, будто от мухи.

– Уверяю тебя, это все лишь досадное недоразумение. Мы прибыли туда, потому что твоя мать вызвала шумиху в газетах. Все смеялись над историей про сумасшедшую, которая построила корабль в горах, но мы заподозрили, что все намного серьезнее. И не ошиблись, верно? – Он кашлянул, прочищая горло. – Признаю, мой работник немного переборщил с твоим отцом, но ведь бедняга спокойно ломал дверь, когда в проем вдруг влетел нос лодки! К тому же ничего непоправимого не случилось. Я нашел людей, которые позаботились о вас обоих, пока я вел переговоры с остальными.

– То есть с Обществом. – Локк ответил изящным кивком. – И все они советовали вам совершить двойное убийство, да? А я, стало быть, должна испытывать… благодарность за то, что вы на это не согласились? – Мне хотелось плюнуть ему в лицо, хотелось кричать, пока он не поймет, каково это – чувствовать себя маленьким, потерянным и никому не нужным. – За отказ убивать младенцев теперь медали выдают? Или просто красивые грамотки?

Я ожидала, что он начнет кричать на меня, может, даже надеялась на это. Мне хотелось, чтобы он перестал притворяться доброжелательным и благонамеренным и наконец разразился злорадным смехом. Ведь именно так ведут себя злодеи; именно это дает героям моральное право ненавидеть их.

Но Локк продолжал смотреть на меня, приподняв один уголок губ.

– Ты расстроена. Я понимаю. – В этом я глубоко сомневалась. – Но, видишь ли, ведь вы были именно тем, что мы так старались предотвратить, с чем поклялись бороться: непредсказуемым чужеродным элементом, который может породить проблемы и хаос, который нужно как можно скорее затоптать.

– Мой отец, убитый горем профессор? И я, наполовину осиротевший младенец? Да кому вообще мы могли навредить?

Мистер Локк снова склонил голову. Его улыбка стала натянутой.

– Именно это я и сказал. В конечном итоге мне удалось их вразумить – при необходимости я умею быть крайне убедительным. – Тихий мрачный смешок. – Я рассказал им о бумагах и журналах твоего отца, о том, что у него есть особая, личная мотивация для поиска новых разломов. Я пообещал взять тебя на воспитание и внимательно следить, не проявятся ли у тебя необычные таланты, которые могут послужить нашему делу. Я спас тебя, Январри.

Сколько раз он говорил мне эти слова за все мое детство? Сколько раз я слышала, что мистер Локк нашел моего бедного отца и взял под крылышко, дал нам одежду и кров, поэтому – как я смею так с ним разговаривать? И всякий раз чувство вины и благодарности заставляло меня устыдиться, и я умолкала, будто собака, которую дернули за поводок.

Но теперь я была свободна. Я могла ненавидеть его, могла убежать, могла написать собственную историю. Я перевернула ручку в руке.

– Послушай, Январри, становится жарко. – Локк театрально промокнул пот со лба. – Давайка мы вернемся в город и обсудим все в цивилизованной обстановке, м-м? Все это лишь цепочка недоразу…

– Нет. – Я подозревала, что он хочет увести меня отсюда, подальше от шепчущих зеленых трав и черных останков Двери. Или, может, он планировал увести меня в город, а там вызвать полицию или членов Общества на подмогу. – Нет. Думаю, мы все уже обсудили. Вам пора уходить.

Мой голос прозвучал невыразительно, как у проводника в поезде, объявляющего следующую станцию, но мистер Локк вскинул руки, будто защищаясь от меня.

– Ты не понимаешь… я признаю, тебе пришлось пережить некоторые личные неприятности, но не будь эгоистична. Подумай о благе для всего мира, Январри! Подумай о том, что порождают эти «двери» – разломы, как мы их называем, или отклонения: хаос, безумие, колдовство… Они уничтожают порядок . Я видел мир без порядка, где все определялось постоянной борьбой за власть и богатство и беспощадными переменами.

Теперь он все же дотянулся до меня и неловко положил руку мне на плечо, не обращая внимания на рычание Бада. Его глаза – бесцветные, ледяные – вгляделись в мои.

– В таком мире я впустую потратил молодость.

«Что?» Мои пальцы, державшие ручку, разжались.

Локк заговорил медленно, почти ласково.

– Я родился в холодном, жестоком мире, но сбежал оттуда и нашел себе другой, который был лучше. Мягче, перспективнее. И посвятил свою жизнь, почти два столетия, его улучшению.

– Но… Вы… Два столетия?!

Теперь в его голосе послышалась жалость, приторная и тошнотворная.

– Видишь ли, в молодости я много путешествовал и однажды наткнулся на разлом в Китае, где нашел весьма необычную нефритовую чашу – уверен, ты ее видела. Она обладает способностью продлевать жизнь. Возможно, даже до бесконечности. Увидим. – Я вспомнила, как Лиззи сказала, что он ни капельки не постарел; потом подумала о седеющих волосах отца и о складках возле его губ.