Ровенна Миллер - Испытание [litres]

– У меня такие потрясающие друзья, – ухмыльнулся Кристос.

– Ты змей-искуситель, Кристос Балстрад.

– А значит, неплохо, что я на твоей стороне, верно?

– Итак, змей, что дальше? И что с Теодором, он знает, где я?

– Я пошлю ему весточку, – успокоил меня брат. Голос его звучал тепло и нежно, да и сам он выглядел более степенным и уравновешенным, чем прежде.

В уголках его глаз залегли морщинки, которых там раньше не было, он не болтал без умолку, не рвался в бой: похоже, теперь ему больше нравилось созерцать и размышлять.

– Мы уплывем отсюда при первой же возможности, – сказала я. – Вернемся в Галатию.

– Кристос, – окликнула брата Пенни, слонявшаяся по дворику, чтобы не подслушивать наш разговор, – я тут подумала – твоя сестра наверняка умирает от голода. Может, у Мейрти чего-нибудь осталось? Какое-нибудь «передай-ка-мне» блюдо?

Кристос одобрительно кивнул.

– Да, и принеси нам вина!

Мейрти, владелица винного погребка, принесла нам гигантские деревянные тарелки так называемого «передай-ка-мне» кушанья, которое по-серафски звучало намного забавнее, чем в переводе на галатинский. Подобные кушанья в Галатии именовались закуской, и в благородных домах их подавали гостям для возбуждения аппетита перед основными блюдами. Кристос объяснил мне, что студенты обычно заказывали подобную еду на обед и передавали тарелки друг другу из рук в руки.

– Отсюда и название «передай-ка-мне».

– Ты уже свободно говоришь на серафском? – спросила я, не особо-то удивляясь. Кристос всегда легко схватывал иностранные языки.

– Да он на серафском лепечет, будто младенец! – воскликнула Мейрти, ставя передо мной увесистую тарелку из обожженной глины. – Это… как же их на галатинском кличут?

– Помидоры, – пришел ей на выручку Кристос. – Зато Мейрти на галатинском шпарит так, что ни слова не разберешь.

– Неправда! Просто с кем мне тут о помидорах на галатинском беседовать?

Она рывком ухватила с тарелки крохотную половинку оранжевого томата: помидоры были разрезаны пополам, а мякоть перемешана с травами и, как мне показалось, сыром.

– Не делитесь ими с братом, – подмигнула она мне.

Пенни, непривычно притихшая, сидела между мной и Кристосом и только переводила туда-сюда взгляд. Она, как и я, чувствовала себя неловко. Даже потешная Мейрти не могла смягчить возникшую между нами мучительную напряженность. Слишком свежи еще были воспоминания о том, как близки мы когда-то были и какими чужими стали. Что нам сказать, чтобы ненароком не всколыхнуть в памяти чудовищные события нашего прошлого? Разве понимали мы, пока не разразился мятеж, как мало мы друг о друге знали! Я работала с Пенни день изо дня, но ее решение присоединиться к восставшим и пожертвовать своим обеспеченным будущим стало для меня настоящим потрясением. А теперь она здесь, в иноземной стране, с Кристосом, от которого никогда не знаешь, чего ожидать. Пенни оказалась крепким орешком и, должна признать, намного смелее меня.

– Леди Софи, вы какое вино предпочитаете – красное или белое? – уточнила Мейрти, стреляя в меня зелеными глазами из-под изумрудно-яркого платка, окутывающего ее голову.

– Я не леди.

– Они так и не пожаловали вам титул? – поразилась Пенни. – А я-то надеялась, они прибавят парочку званий перед вашим именем.

– Нет, как была, так и осталась старой доброй Софи. – Я запнулась, вспомнив ехидные эпитеты в мой адрес на приемах. – И не забывай, они собираются меня убить.

– Да, верно, – смущенно потупилась Пенни.

– А ты что тут делаешь? – спросила я. – Ты ведь не сидишь в Изилди сложа руки?

– Сложа руки? Да у меня работы по горло. Я шью.

– Она самая выдающаяся белошвейка в студенческом квартале, – с гордостью произнес Кристос. У меня защемило сердце – о моей работе Кристос никогда не отзывался с таким восхищением. – Как только она повесила объявление, что шьет в галатинском стиле, к ней повалили клиенты. И теперь благодаря ей у нас есть крыша над головой.

– А также вино и дорогущие книжки, – добавила Пенни.

Что ж, по крайней мере в одном Кристос не изменился: пустившись на поиски знаний, он, как обычно, предпочел, чтобы другие оплатили его жилье и пропитание.

– Да не такая уж и выдающаяся, – поморщилась Пенни. – Просто галатинские платья… Похоже, галатинские наряды считаются здесь верхом совершенства, и раз уж я галатинка, то могу шить одежду хоть из половых тряпок – ее все равно раскупят.

– Жены делегатов – участников саммита носят в основном серафские костюмы, – заметила я. – Кто же тогда покупает галатинские платья?

– Многие. Я внесла некоторые изменения в наш традиционный стиль: использую в основном хлопковые ткани и свободные рукава. По такой жаре такие платья гораздо легче носить. Ученые мужи и богатые студенты заказывают приталенные жакеты и мантии. Захаживают ко мне и жены торговцев и владельцев магазинов.

– На официальных приемах все носят серафские костюмы, – пояснил Кристос. – Но видела бы ты этих жен делегатов на неформальном чаепитии! Да половина из них щеголяют в галатинских жакетках…

– Не видела и видеть не хочу, – отрезала я. – Хватит с меня и торжественных раутов с женами делегатов – сыта по горло!

– Мне казалось, ты в восторге от подобных церемоний. Все время, что ты пропадала у леди Виолы, вы же не только мерки снимали, верно? – ворчливо спросил Кристос с ноткой неодобрения в голосе.

– Мне нравилась леди Виола и ее друзья… – Перед глазами у меня всплыли любопытная Паулина, добрая Аннетт, неутомимая исследовательница Ниа, талантливая Маргарита… – Возможно, ты бы тоже их полюбил.

Кристос фыркнул и закатил глаза – обычно именно так он отвечал на мои настойчивые просьбы подмести кухню. Наверное, мне стоило разозлиться, я же, напротив, почувствовала странное успокоение – мы с братом вновь обретали друг друга.

– Этих женщин с саммита? Да большинство из них – гусыни…

– Ни слова больше, – предупредительно взмахнула рукой Альба. – В Квайсете есть поговорка: слово – не воробей, вылетит – не поймаешь.

– Чудесно, – расхохотался Кристос. – Значит, если правда глаза колет, вы ее в Квайсете и не говорите?

– Есть много иных способов сказать то, что хочешь, – пожала плечами Альба. – Правда чаще всего не нуждается в том, чтобы ее высказывали. Она и так всем известна. Утверждать очевидное, обижать человека словом у нас считается низким. Зло возвращается к тому, кто его породил.

– А отсюда мораль, – подмигнул мне Кристос, – Альба и хотела бы сказать что-нибудь плохое, да монашеские клятвы не велят.

– Шутишь, да? Это не имеет никакого отношения к моим клятвам. – Альба тряхнула головой и налила себе второй бокал вина.