Саша Зайцева - Госпожа Марика в бегах [СИ]

— И я не вижу, только чувствую. Второй под невидимостью. Бошан должен помочь… что же он тянет?

— Ранье, сделайте что-нибудь! А если айны не могут справиться, вы же понимаете… Помогите ему.

— Я должен быть в состоянии защитить вас, у него достаточно помощников, — жестко осадил Вианкур.

Ощущение надвигающейся беды нарастало. Очередной резкий хлопок-выстрел заставил меня вздрогнуть и уже не стесняясь схватить мага за руку. А он все слушал, слушал, слушал… Больше спорить я не решалась.

Замолчи, истеричка. Так ты не поможешь. Стой тихо и не причитай.

Я так старалась быть невидимой и неслышимой, что внезапный рывок едва не опрокинул меня. Ранье, больно сжав мою руку, шел напролом сквозь толпу. Ясное дело, дорогу никто уступить не стремился.

Что-то случилось? Мы убегаем? Идем на помощь? Когда я потеряла чертову шляпку? Вот так, подобрать подол свободной рукой и не отставать. Это лучшее, что ты можешь сделать.

Неожиданно вокруг стало свободно и мы чуть не спотыкнулись о лежащее на булыжниках тело.

— Не смотрите, Мариэлла. Не смотрите, — бросил мне маг, переступая через мертвеца и продолжая движение.

К моему ужасу, отойти подальше от кошмарного зрелища никак не удавалось, да и Ранье, то ли увидев что-то, то ли почувствовав, перестал рваться вперед, отпустил меня и сконцентрировался на своей волшбе.

Я изо всех сил старалась игнорировать лежащее у моих ног тело — смотрела на чистое в кой-то веки весеннее небо, смотрела на лица людей, которые, отталкивая друг друга, рвались глянуть на труп хоть одним глазком да высмотреть побольше за головами почтеннейшей публики.

Казалось, что людей все прибывало. Будто слух о том, что на Трехглавой происходит что-то интересненькое разлетелся по городу вместе с теплым ветром и теперь весь город спешил лично оценить происходящее.

В какой момент расстояние между мной и Ранье, которому пришлось отпустить мою руку ради колдовства, увеличилось — я не помню. Я видела его спину, но дотянуться до него уже не могла.

Столько людей! Дышать просто невозможно. Хорошо, что паника не удалась. Если им нужна была паника…

— Ранье! — я отчаянно заработала локтями. — Ранье! Им не нужна паника, им нужны…

Жертвы. Единственное бесстрастное лицо среди жаждущей крови и зрелищ людской массы было обращено ко мне. Мессир Кампуа, в том же невзрачном потрепанном одеянии, что он носил в Пинье, неотрывно смотрел на меня.

Господина Бошана била крупная дрожь: будь ты сто раз служителем храма, перед лицом неминуемой смерти все мы сталкиваемся с нашими демонами, с нашими страхами.

Никогда он не просил у богов за себя и для себя, никогда не искал личного богатства или счастья. Посвятив короткую человеческую жизнь служению Чуду, отринул, казалось, всякую корысть. Оступался, да, и не единожды… Но никогда причиной тому не были жажда власти, денег или женщины. Услышьте, услышьте, услышьте!

Молитва, он чувствовал, не достигала равнодушных. Та спокойная убежденность в собственной правоте, в том, что выполняет он благое дело, смиренно просит за грешных перед богами — и ее не было. Просил ли он о невозможном?

Заметить среди коричневых сюртуков и пестрых платков серую хламиду было легко, узнать в замороженном порчей лице, подвижные черты Кампуа — сложнее. А вот успокоить расшалившееся сердце, осознав, что несет в себе сельский айн — в одиночку практически невозможно. Стоявший рядом служитель из храмовой стражи бросился расстегивать тесный воротничок сутаны его преподобия, пока тот, как рыба, выброшенная на берег, хватал ртом воздух.

Хороший мальчик, сообразительный, и обученный не как попало. Купировал приступ, унял боль и быстро выровнял пульс, только что им всем теперь. Радиус… Но попробовать спасти хоть кого-то можно.

— Сын мой, возьми это, — он снял с пальца кольцо Хранителя Душ, — и передай срочным порядком в соборный храм.

— Но ваше преподобие…

— Спасибо тебе, Юлий. Дальше я справлюсь. Иди, иди же!

А я помолюсь.

Только молитва не складывалась. И душа, растревоженная страшным, рвалась к источнику.

Нет, слишком часто в последние дни ты нарушал обеты, храмовник. Уж постыдись. И вспомни, что началось это, едва перстень Хранителя Душ оказался на твоем пальце. Высокий пост. Высокие ставки. Ты думал, можно остаться честным айном, будучи политиком? Ты думал, Поль Франсуа Бошан сумеет удержаться от соблазна властью?

Широкое мансардное окно под самой крышей давало отличный обзор: не только вся Трехглавая, все окрестные улочки Маро вместе с бульваром были как на ладони. Как и обещал господин обер-полицмейстер, оцепление медленно сжимало в кольцо площадь.

Почему ты, айн, не сказал капитану, что Де Санж на вашей стороне? Почему позволил ему сомневаться во всех и каждом? Закрытая информация… Не верил до конца в лояльность мага… Боялся утечки… Тогда Д'Апре никогда бы не рискнул действовать открыто… Или ты слишком быстро привык к тому, что подчиненных можно не посвящать в далеко идущие планы? Но Клебер-то считал тебя равным. Ты сам убеждал его в этом.

Все это во имя победы над мраком? Гордыня. Не гордыня ли и самообольщение полагать себя праведником? Умнее других, лучше других, чище других? Праведнее. Это погибель для души.

Все твои игры — ради чего они были? Ради торжества добра и света? Или ради торжества собственного тщеславия? Ты просил, и тебя всегда слышали. В какой момент забыл ты о собственной грешной сущности, упал в искушение?

Глаза сами собой возвращались к сотням людских голов, туда, где удерживаемая крошечной искрой дара, готовая в любую секунду разлиться черной ядовитой пеной, колыхалась чаша боли, скорби и смерти. Порчи.

До судного дня тебе не дожить, айн. Ты обернешься пеплом. Прахом. И прахом обернутся все твои старания, — шептала она.

Молиться, истово молиться! Об очищении, о спасении! Чуда! Боги, молю о Чуде! Явите! Скоро век, как вы оставили нас, разве не время вернуться?

Молчание.

Рыжая женская головка заметалась рядом с серой фигурой. Нет, это неправильно. Она не воин, гибнуть на поле чужого сражения, не жертвенная овца для умащивания чужих кровожадных идолов. Неправильно это — умирать на глазах у всех, наедине со своими кошмарами.

Слова сами пришли и оформились в привычно мощный зов.

Силы. Мужества. Веры. Боги, не покиньте в страхе ее.

— Я больше никто, — раздалось у меня за спиной, и панически-хаотичные попытки сбежать от тяжелого взгляда айна вдруг показались мне смешными. — Никто и ничто. Я лишен сана и лишен будущего. Храмовый суд милостиво не отнял дара… «Скудный незначимый источник». Отшвырнули! Отбросили! Осмеяли! Что я теперь?!

Повернуться и посмотреть в глаза тому, кто некогда имел над тобой безграничную власть, кто истязал и приговорил к ужасной смерти, преследовал в кошмарах и наяву. Повернуться и посмотреть на то, что сломало и загнало тебя, дитя прогресса, века феминизма, в рамки бессловесной прислуги на семь лет.