Стивен Эриксон - Дань псам. Том 2 [litres]

Сколько еще жизней он может разбить? Существуй на свете справедливость, он должен бы разбить и свою. И чем раньше, тем лучше. Горе и жалость к себе – всего лишь тень того же варева, потакания своим слабостям; он что – хочет утопить Скиллару в своих печальных слезах?

Нет, Злоба лучше: три слова – и она изобьет его до бесчувствия. «Смирись, Резчик. Люди умирают. Это было нечестно, и ты поступил правильно. А теперь чувствуешь себя, как Худов язык после ночи бойни. И живи с этим. Утри нос и иди. Делай что-нибудь, будь кем-нибудь и живи».

Да, вот что ему сейчас нужно. Холодный неотразимый взгляд, мудрое отсутствие терпения. На самом деле, ей даже не нужно ничего говорить. Только бы увидеть ее.

Он спустился с седла и привязал повод к тумбе, потом поднялся по трапу на палубу. К мачте были пришпилены разнообразные портовые уведомления. Требования о плате за швартовку и угроза неминуемой конфискации. Резчик даже улыбнулся, представив сцену стычки в ближайшем будущем. Интересно посмотреть, хоть и страшно, – лишь бы самому не участвовать.

Он пошел вниз.

– Злоба? Ты здесь?

Нет ответа. Снова погрустнев, он потянул дверь капитанской каюты – она была не заперта. А вот это странно. Достав нож, он скользнул внутрь и подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Все, похоже, было не тронуто, никакого беспорядка – значит, сюда не забредал случайный вор, и на том спасибо. Шагнув к висящей на крюке лампе, Резчик задел что-то ногой.

Посмотрел вниз.

Его копье – то, которое ему дал мертвый всадник-сегулех в зачумленном форте в Семи Городах. Он и потом его видел – привязанным к заплечному мешку, плывущему среди обломков. Вспомнилось возвращение Злобы. С тех пор он хранил это оружие под койкой. Так что оно делает здесь?

Тут он заметил на стальном острие капельки, блестящие, как испарина.

Резчик нагнулся.

Медная накладка на древке была теплой, почти горячей. Подняв копье, он поразился, поняв, что оружие дрожит .

– Спаси, Беру, – прошептал он. Что тут происходит?

Через мгновение он снова был на палубе и уставился на коня, который отчаянно рвался с привязи, колотя копытами в толстые просмоленные доски пристани. Конь прижал уши и, казалось, вот-вот сорвет тумбу – хотя, конечно, это было невозможно. Резчик, опустив взгляд, увидел, что все еще держит копье в руке. Удивлялся он недолго: внезапно над городом пронесся многоголосый вой. По всему берегу с гнезд сорвались птицы и понеслись, крича, в ночь.

Резчик застыл на месте. Гончие .

Они здесь .

Грисп Фалаунт когда-то мечтал о многом. Быть властителем самого крупного землевладения на континенте, патриархом садов, пастбищ, рощ и кукурузных полей, тянущихся до самого горизонта. Ведь Заселенной долиной никто не владеет, так? Значит, он может беспрепятственно заявить на нее права, и никто ему не запретит.

И сорок один год спустя он проснулся утром, пораженный открытием. На Заселенную долину никто не претендовал, потому что она… бесполезна. Безжизненна. Бессмысленна. Большую часть жизни он пытался бороться с тем, что не только непобедимо, но и может своим безразличием уничтожить любого.

Первую жену он потерял. Дети слушали обещания славного наследства, а потом просто разбежались, так и не проникшись. Вторую жену он потерял. Потерял трех партнеров и семерых инвесторов. Потерял деньги, залог и последнюю рубаху – это было оскорбление со стороны вороны, подозрительно крутившейся у бельевой веревки.

Приходит время, когда человеку приходится пересмотреть свои амбиции, умерить их и нацелиться не на то, что возможно, а на то, что реально. А с возрастом реальное сводится к минимуму – как выжить, затрачивая как можно меньше усилий? Сколько человеку достаточно?

Он жил теперь в лачуге на краю Заселенной равнины, откуда открывался вид на южные пустоши, где все его мечты уносились пыльными смерчами по горам и по долам. И в компании двуногого пса, такого бесполезного, что его приходилось с рук кормить крысами, за которыми ему полагалось бы гоняться, он возделывал всего три грядки корнеплодов, длиной в жалкие двадцать шагов каждая. Одна грядка заразилась лиловым грибком; другую поразили личинки; а средняя страдала понемножку и от того, и от другого.

В эту ужасную ночь с непрекращающимся громом, невидимыми молниями и призрачным ветром Грисп Фалаунт сидел на заднем крыльце, качаясь в скрипучем кресле с кувшином кактусовки на коленях, с комком растабака за одной щекой и комком дурханга – за другой. Свободную руку он сунул под тунику, как сунул бы любой мужчина, на которого смотрит лишь двуногий пес – а дурень даже и не обращал на хозяина внимания, а ведь в эти ночи он пялился странно голодными глазами. Нет, старый Побегайчик сейчас уставился куда-то на юг, на темную равнину.

Грисп подпер кувшин тыльной стороной предплечья и сделал глоток густой едкой жидкости. Гадробийские старухи в горах еще жевали колючие кактусы, закалив слизистую рта огнем, и сплевывали мякоть в котлы с водой, подслащенной мочой девственниц. Смесь настаивалась в сшитых из овечьих кишок мехах, засыпанных кучей навоза. И в тонком букете вкусов, если зажмурить слезящиеся глаза, можно прочувствовать каждый проклятый этап замысловатого процесса приготовления. И затем – взрыв неудержимого кашля и отчаянный вдох; а потом…

Но тут Побегайчик взвился – насколько это может сделать двулапый пес. Уши торчком и как будто раздулись – нет, это пойло так действует – и шерсть на загривке встала дыбом, а крысиный дрожащий хвост отчаянно опустился и спрятался между обрубками задних ног – нижние боги, Побегайчик заскулил и бросился под крыльцо, только поглядите! И это на двух лапах!

Видать, идет буря…

Подняв взгляд, Грисп увидел приближающиеся зловещие огоньки. Они двигались парами вверх и вниз. И сколько этих пар? Грисп не мог сосчитать. Когда-то он умел считать до двадцати, но кактусовка очень плохо влияет на мозги. Похоже, и на счет, и на соображалку.

Шаровые молнии! Несутся прямо к нему!

Грисп завопил. Вернее, попытался. Вот только два комка попали в глотку, и он уже не мог дышать, а только смотрел, застыв, как стая гигантских собак с шумом несется прямо по трем жалким грядкам, оставляя за собой вскопанное, растоптанное месиво. Два зверя бросились прямо на него с разинутыми пастями. Грисп, коротко ахнув, качнулся назад на задних ножках кресла, потерял равновесие и упал на спину, задрав ноги вверх; и тут же две громадные пасти клацнули в том месте, где только что была его голова.

Лачуга за собаками разваливалась – серые обломки дерева и посуда разлетались во все стороны.

Когда Грисп упал на крыльцо, два комка вылетели у него изо рта с потоком воздуха из легких. Тяжесть кувшина, за ручку которого он еще цеплялся двумя пальцами, повалила его из упавшего кресла вбок. Грисп рухнул на живот и, подняв голову, увидел, что лачуги больше нет, а звери быстро удаляются в сторону города.