Матьё Габори - Сумеречные королевства

Совершенно неожиданно Амертина предложила свое сознание. Подобная перспектива ужаснула меня. На протяжении целого дня я бродил по чердаку с цистрой в руках, но не мог извлечь из инструмента ни единого звука и решился обратиться за советом к Тени. Она нашла верные слова, сумела убедить, что осторожная попытка не угрожает целостности разума Амертины. Но рапира посоветовала действовать крайне осмотрительно. Она не хотела этого говорить, но в тайне опасалась, что я могу ранить рассудок ее матери, черной феи.

Когда наступил вечер, я все-таки решился и попросил Амертину устроиться рядом со мной. Она подчинилась и улыбкой пригласила приступить к игре.

Начал я с темы моего детства. Минута растерянности, а затем пальцы уверенно, без дрожи, запорхали по струнам. Постепенно в мой мозг закрались странные звуки, перекрывающие голос цистры. Резкая неприятная какофония, словно победоносная вражеская армия, вторглась во владения моего разума. Я тотчас ощутил настоятельную потребность играть быстрее. Мои пальцы проворно зажимали струны, я брал самые смелые и сложные аккорды. Какофония испуганно отпрянула, стала тише. «Аккорды усмирят любой посторонний шум, любые звуки, что рождаются в мозгу людей», — утверждал Мелоден.

Сознание Амертины обрело гармонию. Теперь каждое воспоминание черной феи соответствовало определенному звуку и слышалось вполне отчетливо. Но я чувствовал, что не могу двигаться дальше. Неверная или пропущенная нота порождала жалобный скрежет. Я старался держать музыкальный строй, тщательно структурировать мелодию. Но я был не в состоянии услышать все воспоминания и мысли Амертины. Доступными оказались лишь некоторые фрагменты памяти пожилой женщины. Я напряг слух, и передо мной проплыли картины недавнего прошлого, нашей повседневной жизни на чердаке. Управлять мелодией становилось все труднее и труднее. Еще один неверный аккорд, и изображение распалось на тысячу разрозненных фрагментов, издало пронзительный вопль, который резанул по барабанным перепонкам. Я отпустил последнюю струну и открыл глаза. Амертина внимательно смотрела на меня, ее лицо было безмятежным.

— Ну что? — спросил я.

— Я почти ничего не чувствовала. Быть может, два или три раза мне показалось, что кто-то пытается проникнуть в мою голову, но это ощущение нельзя назвать болезненным.

— Фальшивые ноты, моя фея, — признался я, улыбаясь.

На следующий день я вышел на улицу, чтобы купить перья, чернила и листы пергамента. Забыв о моем чудесном Танцоре, я корпел над бумагой, покрывая ее нотными знаками, вдохновляясь мелодией, родившейся накануне вечером.

Снаружи доносился городской шум, возвещающий о приближении ночи. Торговцы гортанными криками зазывали припозднившихся покупателей, в порт заходили последние корабли. Я сидел за столом, склонившись над пергаментами, когда меня отвлек какой-то необычный звук. Сначала я решил, что это скрипят растрескавшиеся половицы, но звук повторился. Амертина ничего не услышала, и я, стараясь как можно меньше шуметь, поднялся с места, знаком велев фее не двигаться. Я схватил Тень, раскрыл ей свой разум и спросил, что она думает о странном скрипе.

— Х-м-м… Что-то мне это не нравится. Возможно, в дом проник бродяга или вор, хотя сомневаюсь.

Несколько успокоенный, я подошел к двери. Пойти посмотреть? Мне не нравилась сама мысль, что я буду сидеть, сложа руки, и ждать, пока неизвестные нагрянут на чердак. Особенно если это Оршаль обнаружил мое логово… Я приоткрыл дверь. Дом был погружен в тишину. Жестом я попросил Амертину приблизиться.

— Запри за мной дверь, — прошептал я. — И открывай, если только я прикажу это сделать.

Я медленно спустился по лестнице, останавливаясь на каждой ступени, чтобы прислушаться к звукам спящего здания. В какой-то момент мне показалось, что я различаю тихие шаги. Спустившись, я осмотрел длинный коридор, ведущий к входной двери. Способность видеть в темноте наделяла меня значительным преимуществом. Чужаку, кем бы он ни был, не скрыться от моего взгляда.

Снова раздались тихие шаги, они доносились из соседней комнаты. Когда за старым кривоногим шкафом кто-то шевельнулся, Тень встрепенулась.

— Он там, Агон, совсем рядом, чего ты ждешь ? — закричала рапира, сгорая от нетерпения.

Я кинулся вперед, и в ту же секунду, некто, ростом с фэйри, бросился в другой конец комнаты. Тень взяла на себя управление моим телом, и вот уже острие клинка уперлось в спину неизвестного. Я предвосхитил события и, зная ту жажду крови, что вечно испытывало мое живое оружие, остановил смертоносный разбег раньше, чем Тень успела проткнуть насквозь нашего удивительного гостя.

— Ладно, друг, ладно, — раздался чей-то веселый голос. — Сейчас я покину ваш чудесный дом…

Незнакомец по-прежнему стоял спиной, но теперь я мог его хорошенько рассмотреть. Два с половиной локтя росту, простая рубашка опалового цвета, сапожки из мягкой кожи с очень грязными подошвами и белый шерстяной колпачок на темно-русых волосах. Я приказал незваному гостю повернуться. Он повиновался. Я был убежден, что увижу фэйри, но, несомненно, речь шла об эльфе. Учась Наставничеству, я несколько раз встречал их на дорогах, когда мы с моими товарищами Странниками, брели от деревни к деревне. И разве не эльфы открыли мне путь, ведущий в Школу Ловцов Света? Эльфы отличались от фэйри более тяжелыми, грубыми чертами лица, но при этом выглядели более добродушными.

Тот, что сейчас стоял передо мной, мог похвастаться круглой физиономией и застывшей на ней задорной улыбкой. Его глаза цвета лесного ореха смотрели на меня со смесью удивления и восхищения. На кончик носа эльф водрузил маленькие очки в железной оправе, которые делали его похожим на ребенка, вознамерившегося поиграть в профессора. Я по-прежнему держал рапиру приставленной к его горлу, но не обращал никакого внимания на вопли Тени, которая обвиняла меня в трусости и неуместной доброте.

— Мессир, мессир, — воскликнул эльф, — вы не были бы столь любезны, я бы даже сказал, необычайно любезны, оставить хотя бы несколько несчастных дюймов между моей шеей и вашей рапирой?

Его голосок поставил меня в тупик. Он был хрустальным, как голос любого представителя этого народца, но при этом он был лишен деревенского выговора. А наглость незнакомца скорее развлекала меня. Этот эльф был не лишен самоуверенности.

— Я настаиваю, если вы, конечно, не намерены меня убить, чтобы вы хоть чуть-чуть отодвинули рапиру, — при этих словах эльф коснулся дрожащим пальцем острия Тени, которая не преминула истошно заверещать.

— Агон, продырявь этого маленького наглеца , — кричала она. — Нет, не разрешай ему меня трогать! Агон, да сделай что-нибудь в конце концов!