Майкл Муркок - Хроники замка Брасс [3 книги: Граф Брасс; Защитник Гараторма; В поисках Танелорна]

Проходили караваны верблюдов, мулов и ослов. Проезжали телеги, влекомые механизмами, зачастую работавшими кое-как, часто стопорившимися. Принцип их работы понимала лишь горстка специалистов (да и та нередко лишь в общих чертах), но тем не менее эти механизмы работали уже тысячу лет и больше. Были здесь всадники и пешие путники, преодолевшие сотни миль, чтобы пройтись по этому чуду – Серебряному мосту.

Одежда на них зачастую была иноземная, иногда вытертая и залатанная, пропыленная, а иногда роскошная до вульгарности. Меха, кожа, шелка, клетчатые пледы, шкуры диковинных зверей, перья редких птиц украшали головы и спины путников, и те, кто нарядился в самое лучшее, больше остальных страдали от ледяного дождя, который насквозь пропитывал ткань, быстро прорисовывая ничем не украшенную плоть под нею.

Хоукмун и Иссельда в практичной и теплой, но простой, без всякой отделки, одежде восседали на крепких конях, которые без устали несли их вперед. И уже скоро они присоединились к толпе, двигавшейся на запад, в те земли, которых раньше все боялись и которые теперь, под руководством королевы Фланы, превратились в центр искусств и торговли, науки и справедливого правления. Существовало несколько более быстрых способов попасть в Лондру, однако Хоукмун очень хотел добраться до города тем же путем, каким когда-то покинул его.

Его настроение улучшилось, пока он смотрел на дрожащие стальные тросы, которые поддерживали основной пролет; на удивительную работу художников по металлу, сумевших украсить толстым слоем серебра надежные стальные опоры, возведенные не только для того, чтобы выдерживать груз в миллионы тонн, но и чтобы противостоять постоянному напору волн и давлению глубинных течений под поверхностью моря. То был памятник достижениям человека, полезным и прекрасным, не нуждающимся ни в каких сверхъестественных помощниках.

Всю свою жизнь Хоукмун с презрением относился к этой печальной и ненадежной философии, уверявшей, что человек сам по себе недостаточно велик, чтобы творить чудеса, что его должны направлять сверхчеловеческие силы (боги или некий высший разум откуда-то за пределами Солнечной системы), чтобы он смог достичь того, что достиг. Только люди, напуганные силой собственного разума, нуждаются в подобных воззрениях, решил Хоукмун, отметив, что небо проясняется и даже солнце начинает играть на серебристых тросах, отчего они сверкают ярче, чем прежде. Он глубоко вдыхал насыщенный озоном воздух, улыбаясь чайкам, которые кружили где-то высоко над опорами, показывал Иссельде паруса кораблей, проходивших под мостом и скрывавшихся из виду, рассуждал о достоинствах здешних барельефов и оригинальности некоторых фрагментов серебряной отделки. Они с Иссельдой оба немного успокоились и с интересом поглядывали по сторонам, предвкушая удовольствия, которые ждут их впереди, если Лондра хотя бы вполовину так красива, как этот возрожденный мост.

А потом Хоукмуну показалось, что тишина опустилась на Серебряный мост, что грохот повозок и копыт умолк, крики чаек затихли, как и шум волн внизу, и он обернулся к Иссельде, чтобы сказать об этом, но Иссельда исчезла. Хоукмун озирался вокруг и, захлебываясь ужасом, сознавал, что остался на мосту совершенно один.

Откуда-то издалека донесся тонкий крик – только Иссельда могла так звать его на помощь, – а потом затих и он.

Хоукмун развернул коня, чтобы скакать обратно в надежде, что если он вернется достаточно быстро, то сможет найти Иссельду.

Только конь Хоукмуна отказывался повиноваться. Он храпел. Он бил копытами по металлу моста. Он ржал.

И ощущая, что его предали, Хоукмун прокричал единственное полное боли слово:

– НЕТ!

– Нет!

Это произнес другой голос, гулкий, истерзанный болью, гораздо громче голоса Хоукмуна, громче рева урагана.

И мост покачнулся, лошадь под Хоукмуном встала на дыбы, а сам он тяжело упал на металлический пролет. Он попытался подняться, попытался ползти в ту сторону, где, как он знал, должна найтись Иссельда.

– Иссельда! – кричал он. – Иссельда!

И недобрый смех раздавался у него за спиной.

Он повернул голову, лежа с широко раскинутыми руками и ногами на мосту, который раскачивался под ним. Он увидел своего коня, который, вращая глазами и спотыкаясь, скатывался к краю, а в следующую секунду коня вжало в перила, и копыта забили по воздуху.

Хоукмун старался дотянуться до меча под плащом, но никак не мог высвободить его. Оружие оказалось прижато к мосту его телом.

Снова раздался хохот, только его высота и интонация изменились – теперь в нем звучало меньше уверенности. А затем голос пророкотал с раскатистым эхом:

– Нет!

Хоукмуна охватил жуткий страх, такого ужаса он не испытывал никогда в жизни. Его желанием было отползти подальше от источника этого страха, однако он заставил себя снова повернуть голову и взглянуть на лицо.

Это лицо заслоняло собой целый горизонт, сверкая глазами из тумана, который клубился вокруг раскачивающегося моста. Темное лицо из сновидений, с глазами, полными пылающей злобы, затаенных страхов, с гигантскими губами, произносившими слово, в котором звучали и приказ, и вызов, и жалоба:

– Нет!

Тогда Хоукмун поднялся и встал, шире расставив ноги, найдя равновесие, и уставился прямо в это лицо, заставил себя смотреть усилием воли, удивившим его самого.

– Ты кто такой? – спросил Хоукмун. Голос его прозвучал слабо, как будто туман поглощал слова. – Кто ты такой? Кто ты?

– Нет!

Лицо, похоже, было без тела. Красивое, зловещее, неопределенного темного цвета. Губы полыхали нездорово-красным, глаза казались то черными, то голубыми, то карими, а зрачки поблескивали золотом.

Хоукмун знал, что это существо страдает от боли, но еще он знал, что оно запугивает его, что оно уничтожило бы его, если бы могло. Рука Хоукмуна снова потянулась к мечу, но он убрал руку, осознав, насколько бесполезен сейчас клинок, каким бессмысленным будет его жест, если он обнажит его.

– МЕЧ… – проговорило существо. – МЕЧ… – Это слово обладало для него каким-то особым значением. – МЕЧ… – И снова тон его изменился, превратившись в мольбу отверженного любовника, который силится вернуть объект своей страсти и ненавидит себя за собственное убожество, ненавидя заодно и того, кого любит. В его голосе угадывалась угроза, в нем было обещание смерти.

– ЭЛРИК? УРЛИК? Я… МЕНЯ БЫЛИ ТЫСЯЧИ… ЭЛРИК? Я?..

Неужели это какое-то пугающее воплощение Вечного Воителя, самого Хоукмуна? Неужели он смотрит сейчас на собственную душу?

– Я… ВРЕМЯ… СЛИЯНИЕ… Я МОГУ ПОМОЧЬ…

Хоукмун отмахнулся от этой мысли. Вполне вероятно, что существо является воплощением какой-то частицы его самого, но уж точно не полностью. Он знал, что это отдельная личность, и еще он знал, что существо жаждет обрести плоть, форму и именно это он мог бы ему дать. Не собственное тело, но кое-что от себя.