Майкл Муркок - Хроники замка Брасс [3 книги: Граф Брасс; Защитник Гараторма; В поисках Танелорна]

– Вот ваш Танелорн.

– Идемте, я вам покажу страницу истории, – предложил мальчик. И он повел воинов по тихим улицам, где люди здоровались с ними с дружелюбной степенностью.

Если город сиял, то это сияние оказалось таким тонким, что его источник не представлялось возможным определить. Если он имел какой-то цвет – то тот оттенок белого, какой встречается у белого нефрита, а поскольку белый содержит в себе все цвета, то этот город переливался всеми цветами. Он полнился жизнью, счастьем, умиротворением. Здесь жили целые семьи, здесь трудились художники и ремесленники, здесь сочинялись книги – город процветал. И в здешней гармонии не чувствовалось скуки или фальшивого спокойствия тех, кто отказывается от телесных радостей и пищи для ума. Это был Танелорн.

Это наконец-то был Танелорн, возможно, образец для всех остальных многочисленных Танелорнов.

– Мы в центре города, – рассказывал мальчик, – в тихом, не подверженном изменениям центре мультивселенной.

– Каким богам здесь поклоняются? – спросил Брут из Лашмара, совершенно успокоившийся.

– Никаких богов, – заявил ребенок. – Они здесь не нужны.

– Поэтому, как говорят, они и ненавидят Танелорн? – Хоукмун шагнул в сторону, чтобы дать дорогу какой-то очень старой даме.

– Возможно, – согласился мальчик. – Ибо гордыня не терпит, когда ее игнорируют. Здесь, в Танелорне, гордость иного сорта – эта гордость предпочитает, чтобы на нее не обращали внимания.

Он вел их мимо высоких башен и прекрасных зубчатых стен, через парки, где играли счастливые дети.

– Но они же играют в войну, даже здесь! – воскликнул Джон ап-Рисс. – Даже здесь!

– Так дети учатся, – пояснил Джехамия Коналиас. – И если они учатся как следует, то поймут достаточно, чтобы во взрослой жизни отречься от войны.

– Но ведь боги тоже играют в войну, – заметил Оладан.

– Значит, они просто дети, – заявил мальчик.

Хоукмун заметил, что Орланд Фанк заливается слезами, хотя и не кажется при этом несчастным.

Они вышли на свободный от строений участок, оказавшись посреди подобия амфитеатра, стены которого образовывали три ряда статуй чуть выше человеческого роста. Все статуи имели тот же цвет, что и сам город, кажется, все они мерцали подобием жизни. В первом ряду статуй находились одни только воины, и во втором в основном обнаружились воины, третий ряд состоял из женских статуй. Кажется, каменных фигур собрались здесь тысячи, они выстроились громадным кругом под висевшим высоко в небе солнцем, красным и неподвижным, таким же, как на острове, только здешний красный цвет казался мягким, и небо было теплое, светло-голубое. Создавалось ощущение, как будто здесь наступает вечер – всегда.

– Смотрите же, – обратился к ним ребенок. – Смотрите, Хоукмун, Эрикёзе. Вот они вы. – Он поднял руку в тяжелом раззолоченном рукаве и указал на первый ряд статуй, и в руке у него был тускло-черный посох, в котором Хоукмун узнал Рунный посох. И он впервые за всё время заметил, что руны, вырезанные на нем, несколько напоминают руны на мече Элрика, на Черном Мече, на Буреносце.

– Посмотрите на их лица, – сказал ребенок. – Смотри, Эрикёзе, смотри, Хоукмун, смотри, Вечный Воитель.

Хоукмун смотрел и видел у статуй знакомые лица. Он увидел Корума, увидел Элрика, услышал, как Эрикёзе бормочет:

– Джон Дейкер, Урлик Скарсол, Асквиол, Обек, Арфлейн, Валадек… Они все здесь… все, кроме Эрикёзе…

– И Хоукмуна, – добавил Хоукмун.

Орланд Фанк сказал:

– В их строю есть промежутки. Почему так?

– Они ждут, чтобы их заполнили, – сказал мальчик.

Хоукмун содрогнулся.

– Все они воплощения Вечного Воителя, – сказал Орланд Фанк. – А также их товарищи, их супруги. Все в одном месте. Зачем мы здесь, Джехамия?

– Потому что Рунный посох призвал нас.

– Я больше ему не служу! – сказал Хоукмун. – Это принесло мне много горя.

– Тебе и не нужно ему служить, кроме как одним-единственным способом, – примиряюще произнес мальчик. – Он послужит тебе. Ты его призвал.

– Говорю же тебе, мы его не звали.

– А я говорю тебе, что его призвали ваши сердца. Вы отыскали ворота в Танелорн, вы открыли их, вы позволили мне присоединиться к вам.

– Всё это мистическая болтовня самого возмутительного толка! – взорвался Эмшон из Аризо. И развернулся, чтобы уйти.

– И всё же это правда, – отозвался ребенок. – Вера расцвела внутри вас, когда вы стояли на тех руинах. Не Вера в какой-то идеал, или в богов, или в судьбу мира, но Вера в себя. Это та сила, которая способна победить любого врага. И это единственная сила, способная призвать друга, каким я для вас и являюсь.

– Но это справедливо по отношению к героям, – заметил Брут из Лашмара. – А я‑то не герой, мальчик, и эти двое тоже.

– Конечно, решать вам самим.

– Я простой солдат, человек, совершивший множество ошибок… – начал Джон ап-Рисс. Он вздохнул. – Я искал всего лишь покой.

– И ты нашел его. Ты нашел Танелорн. Но разве тебе не хочется своими глазами увидеть, чем закончились ваши испытания на острове?

Джон ап-Рисс устремил на ребенка недоуменный взгляд. Дернул себя за нос.

– Ну…

– По меньшей мере, ты это заслужил. Это не повредит тебе, воин. Джон ап-Рисс пожал плечами, и его жест повторили Эмшон и Брут.

– Наши испытания? А они как-то связаны с нашими поисками? – Хоукмун стал весь внимание. – И был ли в них какой-то иной смысл?

– То был последний великий подвиг Вечного Воителя во имя человечества. Круг замкнулся, Эрикёзе. Ты понимаешь, о чем я?

Эрикёзе склонил голову.

– Понимаю.

– И пришло время, – продолжал ребенок, – для самого последнего деяния, которое освободит всех вас от проклятия.

– Освободит?

– Да, Эрикёзе, свобода для Вечного Воителя и тех, кому он служил за долгие века.

На лице Эрикёзе отразилась робкая надежда.

– Но это по-прежнему необходимо заслужить, – предупредил дух Рунного посоха. – Пока еще.

– Как же я могу это заслужить?

– Это ты скоро узнаешь. А пока что – смотри. И ребенок указал посохом на статую Элрика. И они смотрели.

Они смотрели, как одна из статуй сошла с возвышения, лицо пустое, конечности негнущиеся, но понемногу к ней возвращались свойства плоти (пусть и мертвенно-бледной плоти), доспех почернел, и вот перед ними уже стоял настоящий человек, но, хотя лицо его ожило, он не видел их.

Картина вокруг изменилась до неузнаваемости. Хоукмун ощутил, как что-то внутри подталкивает его всё ближе и ближе к тому, кто недавно был статуей. Их лица уже едва не соприкасались, однако тот, другой, по-прежнему не сознавал присутствия Хоукмуна.

А потом Хоукмун стал смотреть глазами Элрика. Хоукмун был Элрик. Эрикёзе был Элрик.