Стивен Эриксон - Дань псам. Том 1 [litres]

– Пошли, – прохрипел Нимандр и двинулся за Аранатой.

В каждой клеточке тела Десры кипела жизнь. С таким даже любовным утехам не сравниться. На них накинулись два десятка обезумевших жрецов, и они – втроем – положили их всех. Даже почти не запыхавшись – она видела, как Нимандр убивает последних противников с такой небрежной грацией, что ей осталось лишь рот раскрыть. А он ведь считал себя слабым мечником, и, вероятно, действительно был в этом отношении не ровней Ненанде или Кэдевисс. И однако – Бастион, твоим детям не следовало бросать нам вызов. Не следовало нас до такого доводить.

Видите, что вы наделали?

Она поспешила следом за безмозглой сестрой.

Клещику хотелось плакать, но у него доставало ума, чтобы с этим повременить, сберечь возможность до тех пор, пока они, продравшись сквозь очередное препятствие, не окажутся наконец в таком будущем, где все это закончится и они смогут вернуться к нормальной, мирной жизни. Ну, почти.

Он никогда не любил молиться, тем более Матери Тьме, жестокосердной, нанесшей тисте анди своим отречением незаживающую рану. И все равно молился. Не богу, не богине, не неведомой силе, готовой всех одаривать своим милосердием. Нет, Клещик молился о покое .

О мирной жизни.

Он не знал, существует ли она хоть где-нибудь. Не знал, заслуживают ли такой ему подобные. Рай принадлежит невинным.

И поэтому он был, есть и остается… пуст.

Что, собственно, и делает его раем.

Резня у входа продолжалась. Кэдевисс видела улыбку на лице Ненанды – будь у нее время, она отвесила бы ему пощечину. Тяжкую. Достаточно тяжкую, чтобы вышибить наслаждение из его глаз. Во всем этом не было ничего славного. Болваны лезли к ним, в спешке сбивая друг дружку с ног, а они с Ненандой просто их убивали – одного за другим.

О, им было не впервой сражаться против абсурдно превосходящих сил противника, с подобным они умели справляться до отвращения прекрасно. Но повода для гордости тут не имелось. Отчаянная оборона требовала сноровки и ничего сверх того. А тисте анди были в первую очередь сноровистым народом.

Так что кровь продолжала литься, тело за телом падало к их ногам, а те, что оттаскивали трупы прочь с дороги, тут же занимали их место.

Она убила уже двадцатого, и от девятнадцатого он ничем не отличался – как и от самого первого, еще на ступенях.

Кровь льется, словно ливень. Словно слезы. И все это бессмысленно.

Ненанда начал хохотать.

Почти тут же нападающие переменили тактику. С дикими криками они двинулись вперед всей массой, а смертельно раненных Ненандой и Кэдевисс теперь просто толкали вперед – умирающие, обмякшие щиты из мяса и костей. Толпа надавила, оттеснила двух тисте анди от порога…

И с триумфальными воплями хлынула внутрь.

Ненанда уже не хохотал.

Нимандр был у внутренних дверей, когда услышал за спиной бешеные вопли. Развернувшись на месте, он увидел, как Ненанда и Кэдевисс отступают под натиском обезумевших горожан.

– Клещик!

Его сородич перегрузил тело Чика Нимандру на плечи, и, снова обнажив меч, ринулся к схватке.

Нимандр, пошатываясь под грузом, ступил в проход.

Зачем? Почему мы это делаем? Мы несем Чика к Умирающему богу, словно растреклятое жертвоприношение. Впереди он видел, как Десра и Араната приближаются к противоположной стороне зала – где, похоже, находился вход еще в одну комнату. Алтарное помещение – где он нас и ждет…

– Стойте! – закричал он.

Обернулась лишь Десра.

Араната не останавливаясь шагнула внутрь.

В ноздри Нимандру ударила вонь горящего келика, и он чуть не споткнулся, когда снова двинулся вперед, согнувшись под тяжестью безвольно обмякшего, бессознательного Чика. На стенах по обе стороны были намалеваны грубые иероглифы. Лики какого-то предыдущего божества на выступающих из стен бюстах изуродованы – какие-то части просто разбиты, а какие-то совсем недавно срублены напрочь. Одинокие глаза косо взирали на него. Половинки ртов кривились в шутовской усмешке. Лик за ликом.

Нимандр заставил себя шагать, как его ни била дрожь. Он увидел, как Десра вошла внутрь вслед за Аранатой.

Иероглифы начали сочиться жидкостью, и он сразу же почувствовал, что это растворяется само время. Он вдруг ослеп, жуткие звуки боя за спиной стали затихать, словно отодвигаясь вдаль, пока не остался лишь шум крови, буря в его собственной голове.

Сквозь нее, сперва еле слышно, потом все громче, прорезался детский голос. Что-то ласково напевающий.

Провидомин выбрался из-под Покрова и сощурился навстречу яркому свету утра. Серебристые облака впереди сгрудились над курганом, словно куча небесного мусора. Склоны поливал косой дождь.

Он поспешил вперед с обнаженным тульваром в руках, оскальзываясь на покрывшей дорожную грязь соляной корке.

Она ушла туда. В одиночку.

Спиннок Дюрав – единственный оставшийся у него друг – признался, что ее любит. Но он так и не понял – да, она отказалась от его помощи. Но принимать ее отказ не следовало. Как же он не сообразил?

Нижние боги, это сражение – не для Провидомина. Она – не его сражение.

И однако он стремился вперед, заледенев от ужаса, терзаемый лихорадкой предчувствий, и все, что его окружало, било прямо в глаза своими мельчайшими подробностями, будто даже самые банальные истины способны обжигать, разъедать зрение подобно кислоте. Дорожная колея, сломанные колесные спицы, осколки глиняных горшков, мутные лужи, корни, торчащие из земли подобно щетине – все это яростно требовало его внимания. Мы то, что мы есть , словно бы кричали они, мы – это все, что есть! Мы – это…

Не его сражение, вот только Спиннок не понял. Он – тисте анди. Он мыслит веками, для него к тому, что не случилось сегодня, всегда можно вернуться впоследствии – спустя десятилетия, или тысячелетия, или целые эпохи . В их глазах ничего не меняется. Ничто не способно измениться. Падший народ. Для которого сами грезы о том, чтобы снова подняться, уже рассыпались в пыль.

Она ушла туда. Одна. Туда, где заговорщики, не скрываясь, разрабатывают свои безумные планы по возвращению жестоких времен. Цинично пользуясь для этого святилищем ко всему безразличного бога. Может статься, она попросту вернулась к своим – но если так, Спиннок Дюрав должен узнать всю правду.

В нескольких шагах впереди в канаву скользнула крыса. Он уже приблизился к запущенному лагерю, от которого воняло так, что не смыть никакому дождю.

Нападут ли на него? Хотелось бы надеяться. Если заговорщики попрячутся в норы, выкурить их оттуда будет непросто. А если она попытается спрятаться, что ж, ему придется прочесать каждую развалюху и навес, обследовать все дырявые палатки и фургоны на проржавевших осях.