Стивен Эриксон - Дань псам. Том 1 [litres]

Толкнув плечом дверь, Резчик втащил убийцу внутрь.

За стойкой он увидел Мизу, а рядом с ней – Ирильту. А слева от него, расширив глаза, замерла…

– Салти! Раллик ранен… Нам нужна комната… И лекарь…

Миза уже выхватила убийцу из рук Резчика.

– Худов дух, кто ж его так покромсал?!

– Мне очень… – начал Резчик.

Но тут к нему подошла Ирильта; от нее пахло элем и чесноком. Ее лицо вдруг стало близко-близко, и на губах Резчика отпечатался смачный поцелуй, язык высунулся из приоткрытых губ, как червяк из червоточины.

Резчик отстранился – и немедленно попал в объятия к Салти. Та крепко сжала его, да так, что дышать стало нечем. Руки у нее мощные: не меньше дюжины лет таскала кувшины и подносы.

– Жить будет, надо только кровь остановить, – сказала Миза, склонившись над Ралликом, которого уложила на полу рядом со стойкой. – Судя по виду, на него напали сразу трое, а то и четверо.

Она поднялась и бросила на стойку окровавленный кинжал. Со всех сторон напирали зеваки, стараясь получше разглядеть клинок нездешней выделки.

– Малазанцы! – прошипел кто-то.

Вырвавшись из объятий Салти, Резчик стал проталкиваться сквозь толпу.

– Пустите! Это мой кинжал!

– Твой?! – удивилась Ирильта. – Что все это значит, Крокус?

– Раллик подкрался со спины, неслышно, будто убить меня хотел. Я защищался… Все вышло случайно… Миза, он точно выкарабкается?

– Да это же тот щуплый воришка! – воскликнул один из зевак. Его лицо, выражающее нечто среднее между недоверием и удивлением, казалось смутно знакомым.

– Ирильта назвала его Крокусом, – добавил стоящий рядом. – Поговаривают, он что-то сделал, когда опустилась луна. То ли колонну свалил, то ли… Ты, случаем, не помнишь, Ожог?

– Я запоминаю только нужное, Лефф. Да, порой и другие вещи вклиниваются, бывает. В общем, раньше он был карманником, работал на Круппа.

– Больше нет, как видишь, – хмыкнул Лефф. – Теперь он в Гильдии убийц!

– Да нет же! – крикнул Резчик, вдруг чувствуя себя нескладным юнцом, каким был раньше. Лицо залилось краской, уши запылали. – Миза, а где остальные? В смысле…

Миза подняла руку – на ней отпечаталась Ралликова кровь.

– Он ждет тебя, Крокус. Иди, он все за тем же столиком, – сказала она и обратилась к зевакам: – Эй, пропустите его! Чего столпились, рассаживайтесь!

Ну и что теперь делать? Грандиозное возвращение псу под хвост. Да и все остальное тоже. Не глядя на Мизу, Резчик забрал кинжал. Толпа перед ним расступилась, и он увидел…

В углу, за своим привычным столиком, сидел пузатый коротышка с сальными волосами и блаженно улыбался. Замызганные манжеты, выцветший жилет, весь в пятнах. На заляпанном столе – блестящий кувшин и две кружки.

Обычный воришка-карманник, мастер лазать по девичьим спальням, доверчивый дурачок, который всем смотрит в рот, – все это был я. А вот и Крупп. Хоть кто-то не меняется.

Резчик сам не заметил, как дошел до стола, рухнул на поджидавший его стул и схватил кружку.

– Я сменил имя, Крупп. Теперь меня зовут Резчик. Более подходящее прозвище, как думаешь? Особенно в свете того, что я сделал с Ралликом.

Почему же мне хочется разреветься?

Толстяк вскинул брови.

– О, Крупп понимает, Крупп сочувствует. Жизнь летит кувырком, но Крупп, конечно же, и здесь исключение, ибо для него жизнь танцует. Поразительно, сколь многим эта правда глаза режет. Неужели самого существования человека достаточно, чтобы вызвать такую неизбывную злость? Похоже на то, иных вариантов нет. Всегда найдутся те, мой дорогой друг, кому подмигивание – оскорбление, улыбка – обида, а юмор – повод для ненависти, ведь смех – это скрытое презрение. Дорогой Резчик, поведай Круппу, считаешь ли ты, что все мы равны?

– Равны? Ну…

– Благородное суждение, ты согласен со мной? Однако, – он воздел грязный ноготь, – можно ли оспаривать, что год за годом в каждом человеке происходят изменения столь глубокие, что его прошлое и нынешнее Я никак нельзя считать равными? И стало быть, если правило не работает даже в пределах жизни отдельно взятой личности, есть ли смысл рассчитывать, что оно будет справедливо для целого общества?

– Крупп, какое это имеет…

– Несколько лет назад, Резчик, также известный ранее как Крокус, мы бы с тобой подобных бесед не вели. Но Крупп видит, он все видит! Он видит и печаль, и мудрость, потаенную боль и открытые раны. Видит любовь – обретенную и утраченную. Видит отчаяние, что вращается подобно монете. Какой стороной она упадет? Ответа на вопрос еще нет, судьба не предрешена. Ну что ж, вернувшийся старый друг, выпьем же и проведем несколько мгновений в приятельском молчании.

С этими словами Крупп подхватил кружку. Вздохнув, Резчик поднял свою.

– За крутящуюся монету!

– Нижние боги, Крупп! – Резчик побледнел.

– Пей, друг! Пей до дна за будущее, неведомое и непознаваемое!

И Резчик выпил.

Круг перестал вращаться, мутная от глины вода струйками стекала в отводной желоб. Яркие лампы притушены, и комната погрузилась в приятный полумрак. Вытирая руки полотенцем, хозяйка шла к кровати.

Через день-другой нужно топить печь.

Было поздно, совсем не подходящее время для тяжелых, навязчивых мыслей, норовивших влезть в усталую голову. У раскаяния есть свой аромат – черствый и затхлый – и всему чаю мира не перебить его.

В дверь поскреблись: не иначе пьяница какой-нибудь снова перепутал дом. Хозяйка не горела желанием отзываться.

Снаружи забарабанили настойчивее.

Тисерра бросила полотенце на пол, рассеянно потерла больное запястье и схватила с сушильного столика ухват потяжелее.

– Пошел прочь! – крикнула она. – Домом ошибся!

В дверь грохнули кулаком.

Занеся инструмент для удара, Тисерра отодвинула щеколду и распахнула дверь.

На порог, глупо ухмыляясь, шагнул мужчина.

О, эту ухмылку она прекрасно знала, хотя и не видела уже довольно давно. Тисерра опустила ухват и вздохнула.

– Торвальд Ном. Что-то тебя долго не было.

– Прости, любимая, задержался в дороге. Работорговцы, длительное плавание, тоблакаи, дхэнраби, пытки, распятие, кораблекрушение.

– Я и не знала, что поход за хлебом сопряжен с такими опасностями.

– Ну, все началось с того, что я вдруг узнал про долг. Гареб, скотина, меня подставил: требовал деньги, которых я у него никогда не брал. Увы, оспорить это можно только в суде, а на адвоката, сама понимаешь…

– Да знаю я про Гареба, – перебила Тисерра. – Его громилы частенько сюда наведывались, пока тебя не было. И да, мне пришлось нанять адвоката, чтобы отвязались.

– Гареб тебе угрожал?

– Он заявил, что твой долг, дорогой муж, – это мой долг. Чушь полная. Суд я выиграла, но ублюдок приставил за мной слежку. Несколько месяцев его люди вынюхивали, не прячу ли я тебя где-нибудь, не ношу ли тебе тайком еду. Словами не передать, как это было весело, Торвальд. А знаешь почему? Потому что весело не было. Ни капли.