Юрий Иванович - Невменяемый колдун (Дилогия)

Проехав еще несколько похожих, но гораздо меньших долин, караван остановился на короткий обеденный отдых. Пользуясь тем, что Кремон может говорить и возражать с некоторым трудом, менсалонийка выкрикивала команды коллегам от его имени, требуя лучшую пищу, свежую воду и мягкие одеяла:

— Ребята! Вы не представляете, как нас сильно трясет. При такой езде наши кости никогда не срастутся. Так что не жадничайте, давайте нам свои скатки с одеялами, добрые дела вам зачтутся впоследствии. Лидия! А где же твоя хваленая мазь от ушибов? Да нет, моя нога и так заживет. Ты лучше ему ребра помажь. Вот здесь, вот так… Отлично! Дорогой, и перестань пыхтеть и делать такие круглые глаза. Мы ведь стараемся лишь для твоего блага.

Это ее обращение «дорогой» еще больше взбесило Кремона. Он тут же подозвал к себе жестом Меченого и попросил:

— Кузласс, подумай все-таки о другой телеге. Я готов даже лежать на твердых ящиках, лишь бы не теснить нашу «дорогую» Золану. Ей, бедной, и так мало места — постоянно на меня наваливается всем телом.

Менсалонийка на такие слова лишь скромно напомнила:

— Когда я тебя закрывала своим телом от стрел, ты не жаловался.

А Кузласс Бинай извиняюще добавил:

— Полковник категорически настаивал на неизменности расположения раненых.

Пришлось Кремону лишь плотно сжать губы и надеяться, что к утру он уже сможет ехать верхом и не слушать несмолкающего щебета словоохотливой менсалонийки. Настраиваясь таким образом, он сразу же после обеда постарался погрузиться в дремотное состояние и до самой ночи совершенно не обращал внимания на болтовню наемницы. Так же как и на ее страстные и томные взгляды, нечаянные прикосновения и нарочитые поглаживания.

Сон сделал свое оздоровительное дело. Когда обе луны показались в просветах между туч, десятник решил покомандовать и позволил себе пройтись по вверенному его людям участку патрулирования. Заодно проверяя бдительность подчиненных. Даже с Меченым умудрился о многом поговорить. Ордынец тоже высказал такие же предположения по поводу неравного сражения, добавляя:

— И Бароны остались довольными, и наши командиры слегка проверили нашу боеготовность.

— Конечно, славная резня получилась, — покачал головой Кашад. — Но как эти разбойники на такое купились? Неужели ничего не заподозрили?

— Может, со временем и узнаем. Об этом сражении скоро всем станет известно. И вряд ли останутся в тайне мотивы, которые подвигнули более чем три тысячи человек устроить такую засаду.

— Да, такие тайны недолговечны, — согласился десятник. И его заместитель тут же согласно закивал головой и довольно хмыкнул:

— Вот именно! Все тайны рано или поздно раскрываются. Особенно тайна о твоей предстоящей женитьбе.

— Не понял?! — сразу напрягся Кашад, усиливая ночное зрение, чтобы рассмотреть глаза собеседника. — Ты о чем?

— Да все о том же. — Кузласс, видимо, все-таки засомневался, сделал паузу, но потом решился продолжить: — Вот скажи, только честно, ты говорил Золане, что не хочешь, чтобы вас считали любовниками?

— Хм! Конечно, говорил.

— Значит, она не врет.

— Слушай, — стал сердиться десятник. — Ты мне сразу расскажи: о чем еще «не врет» эта парьеньша?

— Ха! Как ласково ты ее называешь! — хохотнул ордынец и стал пояснять: — Золана всем сказала, что ты очень щепетилен в вопросах любовных отношений. И не хочешь создавать о себе мнение как о развратнике, погрязшем в распутстве. Поэтому настоял на внешних приличиях в ваших отношениях. Но как только представится такая возможность, ты первым делом постараешься узаконить официально ваши связи. Золана Мецц это рассказывает Лидии Салграй по большому секрету. Добавляя, что согласилась взять себе фамилию Низу. Ну а Лидия не только мне эти новости рассказала. Хоть я ее и ругал за раскрытие ваших секретов…

Глядя на сконфуженного заместителя, Кремон не знал, что ему делать. То ли смеяться, словно умалишенный, то ли пойти и немедленно сжечь менсалонийку синей молнией. И уже жутко жалел, что поддался необъяснимому порыву и взял этот клубок страсти и коварной подлости в свой десяток. И что остается теперь делать? Ведь как искусно и хитро наемница воспользовалась его же словами! Как лихо все перекрутила! И кто опять поверит его оправданиям?

Ордынец принял задумчивое молчание десятника за сожаление по поводу разглашения тайны и попытался утешить:

— Да ладно, ведь ничего страшного не произошло. Женщина она шикарная, да и ребята относятся к вашим отношениям с пониманием, никто вас не осуждает.

— О-хо-хо! Разве в осуждении дело?! — расстроенно воскликнул Кашад и повернулся, собираясь уходить. Но Меченый от этого лишь больше обеспокоился:

— И на Лидию не злись, пожалуйста! Я ее сам за лишнюю болтовню накажу. Хорошо?

— Ха! Наказывать надо не ее!

— А кого?

— М-да… Хороший вопрос!.. Скорее всего, именно меня.

Пока Невменяемый добрался до своей телеги, его злость почти выветрилась, оставив вместо себя лишь усталость да ноющую боль в поврежденных ребрах. А когда взглянул на свернувшуюся в самом уголке широкого и большого ложа наемницу, то и желание поругаться куда-то пропало. Женщина спала с таким невинным и детским выражением на лице, что сразу вспомнился рассказ о маленькой девочке, которая попала в лес и превратилась в чудовище. Стало не то чтобы совестно, просто появилась некая уверенность, что с утренними лучами светила любые недоразумения будет решать намного проще.

Поэтому Кремон, вразрез со своим предварительным намерением, забрался в телегу со всей осторожностью и минимальными сотрясениями. И уже засыпая, подумал: «А может, выбрать себе другую женщину среди наемниц? Ведь есть еще несколько вполне симпатичных и свободных. Может, тогда все решится само собой? Успокоится эта менсалонийская парьеньша и оставит меня в покое? Почему бы и нет! Завтра постараюсь присмотреться к тем женщинам, что помоложе».

С этой оптимистической мыслью десятник и уснул. Не заметив, что после его прихода наемница проснулась и теперь чутко прислушивается к каждому его вздоху.

Предрассветная пора обрушила на ночной лагерь густой туман и пробирающий до костей холод. Поэтому все просыпались с громким кряхтением, сердитым рычанием и сиплыми покашливаниями. И тут же начинали интенсивно двигаться, пытаясь согреться, подбрасывали дров в костер и спешно кипятили воду для чая на мушках. Ведь на завтрак и сборы в дорогу выделялось всего двадцать пять минут.

А Кремону совершенно не хотелось вылазить в сырость из-под заботливо наброшенных на него одеял. Чувствовал он себя так тепло, расслабленно и успокоенно, что даже без раздражения осознал возле себя женское тело. Менсалонийка бережно прижималась к нему со стороны здоровых ребер и сквозь приоткрытые щелочки глаз следила за его пробуждением, вполне справедливо ожидая негативной реакции. Но блаженное настроение не хотелось портить себе с самого утра, и десятник лишь устало вздохнул: