Николай Грошев - Новый король [СИ]

Кальяри не требовалось повторять снова. Она поспешила к ангелу.

Завизжали шины резко тормозивших машин, ругаются водители, одна машина врезалась в другую, Кальяри не обратила внимания, ничего не видя вокруг, она шла к ангелу. Миновала дорогу, перешла на обочину — на пути группка молодёжи. Она не заметила их. Прошла насквозь, сбивая их с ног и расталкивая руками.

С истошным воплем, молодые тела разлетелись по улице.

— Сумасшедшая! — Взвыл кто-то, но она не повернула головы.

Ангел исчез, и когда она миновала проулок, появился вновь — на другой стороне дороги, метров двести от неё. У входа в здание, стоит он, и никто больше не видит его. Люди идут мимо, но никто не поворачивает головы, ангела видит только она.

Он больше не показывает направления. Ангел замер там и сложив руки в молитвенном жесте, склонив голову, он с грустью смотрит вниз. По его щекам текут слёзы горя.

Что же он хочет? Что происходит? В чём заключается Знак? Что…

Она подняла взгляд выше и замерла как громом поражённая — ну конечно!

— Я такая глупая! — Прошептала она. Ведь она много раз их видела, была возмущена, но чаще всего просто не обращала внимания. Но теперь всё стало очевидно, всё стало на свои места.

Кальяри, сузив глаза, смотрела на позолоченные минареты. В центре Франции, в колыбели христианства, в самом центре истинной веры — сарацинская мечеть. И ни одна, их сотни, она видела. И теперь Кальяри поняла, зачем её вернули, зачем были Испытания.

Она посмотрела на свои тонкие, но теперь такие сильные руки.

— Господи, теперь я понимаю. Без этого проклятья, я не смогла бы. Теперь я исполню Твою волю, я сделаю всё, я искореню Зло, пустившее корни на землях Твоих.

Кальяри тенью проскочила по улицам и замерла у входа, рядом с ангелом. Она посмотрела на него, но прекрасный лик не дрогнул, не изменился. Ангел стоял неподвижно, его крылья поникли, они сложены за спиной и медленно таят, а из глаз его, текут потоки горьких слёз.

— Во имя Господа нашего. — Прошептала она. Ангел не сдвинулся с места, он просто плакал.

Кальяри шагнула за порог.

Спустя мгновение из мечети раздался истошный вопль, один, другой, за ним целый сонм страшных криков. Девушка, в порванной парандже выскочила наружу, но незримая тень метнулась за ней и по асфальту разлетелись куски буквально разорванного тела. Тень ринулась обратно в мечеть и вой умирающих, перешёл в нескончаемый поток.

Очень скоро, за порог мечети, полилась густая красная жидкость. Она текла по асфальту, всё ближе подбираясь к босым ногам ангела. Он не обращал внимания, но слёзы его иссыхали с каждым новым воплем. Он опустил руки, его крылья снова сияют.

Кальяри вышла наружу и замерла перед ним. Она была покрыта кровью и кусочками плоти с головы до ног. Её глаза горели праведным гневом и счастьем.

— Все сарацины мертвы! — Выдохнула она, не скрывая своего довольства.

Ангел улыбнулся ей и коротко кивнул. А затем расправил крылья и взлетел в небеса.

Ангел пролетел над одной улицей, над двумя другими — никто не видел его бесконечно прекрасного полёта, никто не видел его золотых крыльев и его прекрасного лица.

До тех пор, пока он не опустился на крышу высокого здания на окраине города. Там, в центре крыши, стоят двое, в чёрных балахонах, с надвинутыми на глаза капюшонами. Один из них, протянул руку, и ангел вновь взлетел. Он поднялся на пару метров, завис над ними, а затем его крылья истаяли, золотой свет гас, сменяясь бардовым, затем ярко-красным и вскоре стал коричневым. Очень скоро, очертания ангела оплыли, он стал меньше, сжался в комок размером с кулак и, оставляя за собой кровавый след, этот комок упал в протянутую руку. Однако долго в ней не задержался — сухое, судя по всему, человеческое сердце, коим стал ангел, посерело, треснуло и просыпалось прахом сквозь длинные, серые пальцы, увенчанные острыми когтями.

— Проклятье. — Буркнуло существо в балахоне, опуская руку.

— Когда-то, мы могли создавать куда более сильные артефакты. — Хрипло отозвался второй.

— Вскоре, мы сможем сделать это вновь. — Существо в балахоне порылось в складках своего одеяния и изъяло на свет комок непонятно из чего. Были произнесены грубые, странные слова и кровавые нити окутали их обоих, а спустя мгновение, город исчез. Под ногами существ, ласковый тёплый ветерок слабо раскачивал, высокую, зелёную траву.

— Не сомневаюсь Илад. — Ответил второй, словно они всё ещё стояли на крыше здания и совсем ничего не произошло. — Однажды, мы сможем.

— Не однажды. — Широким шагом, существа двинулись к холму, на котором виднелись смутно различимые, вроде бы человеческие фигуры. — Носферату обретут прежнюю мощь и былое величие уже скоро. В этот раз, у нас всё получится. В этот раз, ошибка исключена.

— Хочется верить. Мы так долго пытались, что иной раз, я ловлю себя на мысли, что поступок Лилиат, был самым верным, что мы могли бы предпринять.

— Не говори так. Она устала, она сдалась. Мы исполним то, чего она хотела для нас.

— Ты прав. Но, Лилиат, была мудра. Мне лишь хочется верить. Но разум говорит, что вера пуста.

— Лилиат была мудра, ты прав. — Илад хрипло рассмеялся. — Этот зверёк, запертый нами в Межмировой тьме — я хотел её убить. Лилиат не позволила.

— Хм…

— Она словно знала, что эта мартышка, пригодится нам.

— Может быть. Лилиат питала странную слабость к лысым макакам.

— Нет! — Рявкнул Илад. — Она просто видела глубже нас и знала, что мартышки тот инструмент, который поможет нам. И только. Вшивые лысые обезьяны не могли действительно быть для неё…

— Она называла своих созданий, своими детьми.

Илад зарычал, но не смог ответить на это как-то иначе — так и было. Лилиат и некоторые другие, относились к мартышкам, совсем не так как большая часть из них. Порой, это её отношение казалось ему почти извращением. Даже сама мысль об этом, была тошнотворной. Но вот случилось неожиданное — Нортумес обрёл то, чего у него быть не должно. И начал противиться воле создателей, начал проявлять строптивость и даже неуместные шутки. Илад пытался ещё трижды, но каждый раз, Нортумес откалывал что-то новое. Первый раз выбросил его в мировую ткань сквозь время, второй — на высоте десяти километров над поверхностью. В третий раз, Илад вернулся в костный мир, одетый лишь в собственные волосы, которых у него вообще-то не было вовсе. В четвёртый, не хотелось даже думать об этом, но непроизвольный скрежет зубов и вспышку бешенства в глазах, сдержать не смог — это было уже вне всяких рамок. Просто возмутительно! Просто, он даже не знал, как сказать, как подумать. Просто ещё раз поскрипел зубами и постарался прогнать прочь неприятные воспоминания о пережитом, не говоря уже о древних артефактах, утраченных из-за вероломства Нортумеса. Кто мог вообще подумать о том, что старое заклинание, породит такое? Никто прежде этого ни делал. И вот, спустя десятки тысяч лет, всего лишь магический инструмент, бездумное Ничто, вдруг превратилось в примитивный разум, имевший собственную, ущербную, но иногда непреклонную волю.