Марина Козинаки - Пустые Холмы [litres]

Они договорились встретиться у ворот Белой усадьбы, а Арсений Птицын вызвался вернуться за ними из Беловодья и проводить.

– Если бы кто-то пару лет назад сказал, что Заиграй-Овражкин пригласит меня на день рождения, я бы не поверила, – улыбнулась Полина, когда Арсений подхватил их с Василисой под руки.

Вдоль обочины росли коротконогие крокусы, между ними расхаживали грачи. Кое-где еще лежали островки снега, но молодая трава уже лезла из-под земли и расталкивала, крошила попадавшиеся на пути ледяные корки.

– Разве вы не подружились с самого начала? – не понял Арсений. – Мне казалось, они с Муромцем сразу обратили на вас внимание.

– Потому что мы подруги Анисьи, – нашлась Василиса.

– Если так, то они настоящие дураки! Я сразу вас заметил и заинтересовался!

– Рассказывай! – засмеялась Полина и легонько пихнула его локтем. – Ты даже не подошел к нам с Марго на первом собрании с Велес, когда мы умирали со страху и думали, что сходим с ума.

Так они шли и хохотали, вспоминая первые дни в Заречье. Вечер давно накрыл город, но темнота растеряла плотность, словно смешалась с холодной мартовской водой, и была прозрачной и звонкой. Воздух пах совсем иначе, и с каждым вдохом в душе возрастало томление. Под ногами вздымалась огромная просыпающаяся земля, что-то мягко тянуло в животе, откликаясь на неслышный зов. Тела дрожали от приятной весенней тревоги, готовые к перерождению магии. Город подсвечивался розовыми кристаллами, рассыпанными в клумбах, и оттого казалось, что это первоцветы источают нездешний свет.

На встречах с Лисой Полина готовилась к своему последнему шабашу. Теперь она сама придумывала, что будет демонстрировать публике. Это совершенно точно должен был быть трюк с зеркалами или водой, но сегодня она опять не решилась его повторить, в последний миг почувствовав тошноту. Страх встретиться с проклятием все портил, но Лиса не торопила. Она должна была взять ответственность за воспитанницу, но тоже не могла решить, как поступить: покоряться судьбе, идти вперед, поддерживать и направлять Полину, зная, что каждое действие может закончиться приступом и отнять силы, или же тормозить процесс, тормозить саму жизнь, оберегать девочку от опасности, но оттягивать время до следующего раза, когда Темные птицы себя проявят. Полина училась самостоятельно. Она начала замечать отражения повсюду – в украшениях и столовых приборах, блестках, которыми раскрашивали щеки на праздниках, елочных шарах, отполированных канделябрах, стеклянных витринах и даже на паркете. Эти наблюдения сделали крепким ее магический Щит – он все чаще и точнее отражал чужие атаки, и те оборачивались против самих колдующих. И если магическая сила ее уменьшалась с каждым новым приступом, то тактические расчеты становились все точнее. Она бросала взгляд на лужу, на вспышку солнца, отразившегося в чьей-то пуговице, и вдруг кидалась в сторону, минуя горячую схватку за миг до ее начала, и из укрытия уже плела пусть и слабое, но все же точное атакующую колдовство.

Беловодье делилось на несколько залов. Тот, который выбрал Сева, был темным, напомнившим Полине старые кофейни в Бордо. Здесь пахло пряностями и сахарной пудрой, золотистый свет лился из-под маленьких абажурчиков, а возле стены виднелась круглая сцена.

Полине и в голову не могло прийти, что сегодня Сева оказался здесь раньше всех именно из-за нее, а точнее – из-за ее проклятия. Новый способ приворота, первую половину которого он собрал по разным книгам, а вторую доработал сам, был сложен в исполнении. Севе сразу надо было знать, на каком стуле будет сидеть Водяная, чтобы нарисовать с обратной стороны рунограмму. Все это требовалось провернуть, когда в зале не окажется работников, и умудриться вовремя стереть рунограмму, чтобы она не повлияла на других гостей Беловодья. Но стало ясно, что сделать это невозможно. Можно было провести обряд прямо при Полине, соврав, что он просто хочет проверить на Водяной редкий целительский ритуал, однако Катя разоблачила бы его в ту же секунду. Не было таких ритуалов в лекарском деле.

Пришлось смириться с неудачей, слушать выступления молодых групп, есть, пить и даже танцевать. Сева радовался, что Арсений развлекал всех девчонок, в том числе и Катю. Да и сам вечер вышел все-таки неплохим. Водяная колдунья подарила бутылку французского вина из погребов ее дяди (и как он только успевал ей так быстро их переправлять?), сказав, что это вино для самого романтического свидания. Катя тут же задергала бровью, захлопала ресницами и захихикала, а Сева сунул подарок в рюкзак.

Друзьям хотелось скорее покинуть Росеник и оказаться в Заречье. С этой темы разговор начался и ею закончился, и даже группа музыкантов спела песню о просыпающихся колдовских силах – в ней явно сквозила надежда на скорое воссоединение с лесами, оврагами и избушками на курьих ножках. Арсений пригласил на медленный танец Василису, Митя почему-то – Катю, а Сева танцевал в обнимку с Анисьей и Маргаритой. Полина отказалась танцевать. Она несколько раз намекнула на выматывающую тренировку с Лисой и на то, что чувствовала себя дурно, как перед приступом: потому осталась сидеть за столиком, то ли жалея себя, то ли просто рисуясь. Так, по крайней мере, внезапно начало казаться Севе. Проклятие делало ее особенной, и она теперь как будто держалась за него, то отказываясь от общих затей, то уединяясь для совершения таинственных практик. Сева понял, что его это раздражает. И обижает. Он тратил каждую свободную минуту на то, чтобы придумать способ, как избавить ее от проклятия, как забрать его на себя, а она…

«Говори правду, – учила Лиса и смотрела из всех воспитанников на него одного. – Себе всегда говори только правду. Остальным – что угодно. Но себе – только ее».

– Только ее, – повторил Сева и прижал покрепче засмеявшихся девушек.

Анисья старалась держаться как ни в чем не бывало, но ощущала ту же неясную боль, что и он сам. Она хотела стоять с ним рядом, обнимать его в танце и в то же время не хотела, потому как не может нормальный человек желать этой боли. Маргарита же шутила острее обычного, но в груди на месте ее сердца он видел лишь огромный провал, затягивающую горячую пустоту, – так бывало, когда человек тонул в неизвестности, тревожился и волновался, мучился от собственного бессилия что-то изменить. Сева еще раз обнял их, стараясь теперь вложить в этот жест нежность, которую внезапно к ним испытал. Маргарита чмокнула его в щеку.

В ночь шабаша с холма окончательно сошел снег, озерцо у его подножия поглотило последние льдинки, но ноги все еще стыли, поэтому ряд кресел с высокими резными спинками окружали огненные чаши, а гости кутались в шерстяные накидки. Зрители переговаривались, предполагая, что в этому году от детей стоит ждать чего-то стремительного и агрессивного – так увлечены все были Боевой магией.