Марина Козинаки - Пустые Холмы [litres]

Вечеринка действительно удалась, и о ней долго еще вспоминали. Например, как скинули в бассейн Густава Вениаминовича и его неофита Матвея, которые несколько раз возникали под навесом и приказывали не выбегать голыми на снег. Кто-то помнил, что Заиграй-Овражкин стоял рядом с ними и уверенно кивал, соглашаясь с их замечаниями, только надеты на нем были одни плавки, а в волосах над ухом блестела сосулька.

Митя подтрунивал над сестрой, что теперь та непременно захочет отпраздновать свой день рождения грандиознее, и в конце концов так и произошло – родители разрешили ей устроить маскарад, о котором она так давно мечтала. Долго ли ей пришлось их уговаривать, он не знал, потому что застал лишь самое начало разговора, а потом мама отправила его с поручением, да так внезапно, будто хотела избавиться. Эта мысль больно сжала нутро, и Митя тут же попытался ее прогнать: ну с чего ему думать такое о своей матери? Разве могла она просто не хотеть его видеть? Он сгреб письма, которые принес в комнату Виктор. Надо было ответить хотя бы на два: предложение от Ивана «Клуба» поучаствовать в политических обсуждениях с наследниками и наследницами других влиятельных семейств и на приглашение Агафьи заглянуть на чай. Все это показалось ему таким бестолковым и несрочным, что он снова вернулся к неприятным мыслям о матери. Взгляд его упал на старую книгу на ее туалетном столике. Книгу эту он видел сотню раз и помнил с самого детства. Она всегда лежала либо здесь, либо у кресла, где мать читала, либо на балконе третьего этажа. В общем, у нее под рукой. Просто потрепанный томик рассказов даже без пометок на полях. Митя сунул книгу в карман вместе с письмами. Он уже как-то думал о том, что для эксперимента с Гречкой надо захватить из дома несколько вещиц с историей. И эта книжка показалась подходящей.

Около трех десятков воспитанников получили приглашения на маскарад. Катя с любопытством читала через Севино плечо официальное приглашение от Анисьи и улыбалась, заметив приписку «приходи со спутницей или спутником». Сева оставил ее обсуждать с подружками костюмы, а сам выскользнул из Огненного чертога и прокрался к угловой комнате на втором этаже. Будучи коршуном, он видел через окно, как Водяная приходит сюда колдовать над зеркалами.

Зеркала оказались расставлены повсюду: большие и крошечные, настенные и даже старые сломанные зеркальники. Он выбрал овальное в витой раме, оно чуть выступало из круга и потому показалось ему самым подходящим для ритуала приворота. Из поясной сумки появились свечи, травы и кроило. Из кармана он достал переписанное заклинание на полузабытом языке. Ритуал требовал особого состояния. Нельзя было думать о смерти, о том, что все это он проделывает только для того, чтобы взять на себя проклятие. Требовалось стать влюбленным. Страстным. Помешанным на ней. В общем, тем, кто обычно прибегает к подобным действиям. Он даже почти убедил себя, что ему это дается с трудом и получается только благодаря нескольким попыткам.

Надо было вспомнить любой сон о Полине, тем более что все они были похожими и заканчивались примерно одинаково. Тело наполнилось приятной тяжестью. Свечи вспыхнули, закурился терпкий дым от пучка полыни, на нем с шипением растворилась капля крови. Сева смотрел на мутное отражение и шептал заклятие, всем телом и всей душой желая, чтобы оно сработало. Он представлял, как поддается Водяная его чарам, как она опадает в его руках и горячо вздыхает, как ресницы ее дрожат.

Повторив трижды, Сева размеренно выдохнул, но тело не желало успокаиваться. Он погасил свечи, смел остатки трав за раму и только хотел встать, как дверь комнаты открылась и на пороге показалась Катя.

– А-а, вот ты где… Прости, был занят ритуалом?

– Уже закончил! – выпалил Сева.

– Значит, я не отвлекаю? Какая интересная комната! – Она опустилась рядом, оглядывая горы сваленной мебели. Ее глаза отразились сразу в нескольких зеркалах под разным углом, и что-то внутри Севы заликовало, словно только что он стал ближе к Водяной колдунье еще на шаг – ведь именно так, наверное, она что-то рассматривала в отражениях. Волна жара вновь прошлась по телу. Катя обернулась – разбуженная нежить уже принялась плести чары.

– И что же это за место? – Она подалась к нему, теплое дыхание коснулось кожи.

– Одна из кладовок, в которые никто не ходит.

– Ах, никто не ходит? – Катя легонько коснулась губами его губ. – Значит, нас не найдут?

Сева ощутил, как засыпает его собственная воля. Тело просило тепла. Оно настойчиво желало близости. И девушка рядом хотела того же. Он поддался, Катя забралась сверху.

– Я могу заколдовать дверь, чтобы никто не вошел… – прошептала она между поцелуями.

Сева нехотя глянул на дверь и уловил краем глаза с десяток отражений переплетенных тел. Зеркала, о которых он успел позабыть, показывали тягучие, будто ленивые движения их рук и ног, движущиеся складки одежды. Воображение дорисовало в центре всего этого Полину, застывшую со строгим лицом, с глазами, прикрытыми в невыносимом спокойствии, будто то, что делалось в отражениях ее зеркал, ее самой не касалось.

«Конечно, ее это не касается! – с усмешкой произнес голос рассудка. – Ее же здесь нет!»

Сева вздрогнул так, что его едва не подбросило. Катя скатилась на пол.

– Что… такое? Что произошло?!

Но Сева уже вскочил и с недоумением глядел на нее. Он и сам задавался этим же вопросом. Что с ним произошло? Почему раньше присутствие Водяной где-то на краешке его мыслей не мешало ему жить, а теперь мешает? Почему он не может больше целовать другую – такую славную, милую, такую притягательную?

– Сева?

– Там… – произнес он, на ходу сочиняя оправдание. – Там кто-то есть! За дверью!

– Ну и ладно. Что, в конце концов, такого, если нас застанут? Все знают, что мы вместе. Да там пусто! – Она напрягла внимание, заколдовывая дверь от нежелательных взглядов.

– Чертовы зеркала! – прошипел Сева, адресуя выпад вовсе не им. – Ладно, вставай.

– Хочешь, пойдем в мою комнату?

– Нет настроения.

– Как… – Катя вопросительно поглядела на Севу. Но что спросить у него, она не знала. Все его действия противоречили логике.

То, что отразилось в ее зеркалах во время обряда, сначала Полину удивило, потом заворожило. Но в конце концов расстроило, когда она поняла, что это вовсе не ее собственные фантазии, а то, что реально произошло тут несколько часов назад. Трудно было объяснить, почему и приятно, и больно было смотреть на Севу, на излом рук, линию подбородка в профиль и вытянувшуюся шею, когда он открывал рот в поцелуе, на смазанный блик его кожи – совсем светлой по сравнению с Катиной. Что эти двое вообще забыли в ее потайной комнате? Почему они решили уединиться среди ее зеркал? И все же то, как эта сцена внезапно оборвалась, казалось нелепым, и как Полина ни старалась выкинуть это из головы, образ вырвавшегося из Катиных объятий Заиграй-Овражкина продолжал маячить перед глазами. Она не выдержала и тем же вечером рассказала обо всем подругам.