Марина Козинаки - Пустые Холмы [litres]

– Ты что, все предвидела?

– Нет, – засмеялась она. – Я сочиняла про нас истории: что бы мы делали, где бы жили, чем занимались… Что, если нам поселиться в Небывалом тупике? Уверена, для тебя это звучит ужасно! Но не отбрасывай мою идею. Да, дом старый и просто крошечный…

– Меня не волнует дом! – воскликнул Митя. – Что на это скажут твои мама с бабушкой? Разве они это одобрят? И потом, они же наверняка мечтают, чтобы ты уехала к жениху.

– Я их не спрашивала. Но хочется верить, что они будут сдувать с тебя пылинки. В нашем доме слишком давно не было мужчины. И тем более в нем никогда не жил Муромец! Моя мама кажется самостоятельной и сильной, но она только делает вид, что способна справиться со всем сама. Ей хочется, чтобы кто-то помогал управлять домом. Чтобы кто-то принимал решения вместе с ней, а иногда и за нее. Ты точно справишься!

– Откуда ты знаешь?

– Когда Анисья приглашала меня к вам, я много за тобой наблюдала.

– Ладно, твой план звучит гораздо лучше моих. Я предчувствую в нем меньше скандалов.

– Зато больше пересудов и сплетен за спиной! Все Тридевятое государство будет обсуждать, как Муромец переехал в бедный квартал и поселился у своей… девушки.

– И они не поженились?!

– Да, до сих пор еще не поженились, хотя прошли уже целые сутки!

– Звучит очень современно! И по-потустороннему, – восхитился Митя. – Мне нравится.

– Так значит, попробуем?

– Только сначала я должен отправиться домой. Я возьму кое-какие вещи. На это уйдет ночь. Нам нужно будет на что-то жить, да и заявиться к твоей маме с пустыми руками я не могу…

– Не та ситуация, где понадобится выкуп.

– Кто знает, не отвернется ли от меня все Светлое сообщество после того, как я сбегу из дома? Формально я все еще являюсь наследником семейства и даже могу занять место в Совете, но трудно предугадать, как все повернется. Так что пусть сокровища моего рода послужат нам хотя бы в первое время. Возможно, наутро меня уже лишат наследства, так что я должен успеть забрать хоть что-то! Завтра утром все наверняка о нас узнают. Так что я вынужден буду встретиться с родителями и с Марьяной. А вот вечером буду у твоей мамы. Ты ее предупредишь?

– Скажу, что вечером к нам зайдет важный гость, – улыбнулась Василиса. – Попрошу достать серебряную чашку и золотую ложку, чтобы произвести впечатление.

– О, какая прелесть, прихвачу самый нарядный кафтан!

Колдуны попели под гитару у затухавшего костра, а потом разбрелись кто куда. Самые стойкие – те, кого недавняя новость окончательно взбодрила, – расходиться не хотели, и Сева пригласил их продолжить веселье в избушке. Полина ввалилась в дверь вместе с другими, стараясь не проводить параллелей с недавней вечеринкой у Огненных. Маргарита с Анисьей все обсуждали, что же теперь будет с Митей и Василисой. Про это спрашивал и Алеша. Он жарко обнимал Полину всю дорогу и теперь прижал к шкафу, дверцы которого были залеплены рецептами.

– Не могу поверить, – повторял он ей на ухо. – Муромец предложил твоей подруге руку и сердце! Невиданно! Правда? Чтобы Муромцы… да они никогда…

– Леша, ты пьян, – засмеялась Полина. – Он пока ничего ей не предлагал!

– Так ты знала, что они нравятся друг другу? А мне почему не говорила?

– Не думала, что тебе интересно.

Он наклонился и принялся ее целовать. Ей было весело и радостно, словно после Митиного поступка все должно было наладиться. Не хотелось верить, что вечер обернется скандалом, что вот-вот появится Марьяна, начнет расспрашивать. Марьяну ей было жаль, но… Приятнее оказалось тонуть в сладком дурмане, умиляться при воспоминаниях о друзьях, смотреть сквозь ресницы на чуть размытое вдалеке лицо в веснушках, ловить взгляд черных глаз. Севу обвивали чьи-то руки, кто-то ерошил ему волосы, но он, кажется, смотрел прямо на нее. То-то же, пусть видит, что она не унывает и радуется жизни.

Полина очнулась и легонько оттолкнула Алешу. Целовать его назло Овражкину было полным идиотизмом.

– Эй? – спросил Алеша.

– Я… – Она с трудом перевела дух. – Я хочу пить!

– Ну, сейчас что-нибудь найду.

– Только не Васины зелья, – опомнилась Полина и попыталась улыбнуться.

– Посмотрим. – Алеша многозначительно подмигнул.

Заиграй-Овражкин двинулся через комнату, руки двух девушек змейками потянулись за ним, но вскоре сдались, не в силах удержать. Полина понимала, что он идет к ней, улыбаясь странно и холодно. Но зачем? Он что-то хотел сказать ей про Митю? Про Василису? Снова про… ее унылый вид?

«Тебе чего?» – уже хотела спросить Полина, но Сева успел первым:

– Ты в порядке? Как самочувствие?

– А… да неплохо, – ответила она настороженно.

– Муромец еще на маскараде сказал, что ты видела в зеркале едва ли не Милонегу. Хотел напомнить, чтобы ты была поосторожнее с этими опытами. – Он перевел взгляд на Катю: Васины настойки так ее успокоили, что теперь он мог еще раз выведать у нее секреты приворота. Но Полина, конечно, об этом не догадывалась.

– Л-ладно, спасибо, – пробормотала она. – Послушай…

Сева, уже прошедший было мимо, обернулся.

– А если сюда заявится Марьяна? Что, если ей уже кто-нибудь рассказал?

– Попросим ее дождаться утра и самой поговорить с Муромцем. – Сева пожал плечами. – Да?

– Ну да. Точно…

Маргариту с Анисьей окружила толпа, будто подружки были пресс-секретарями Мити и Василисы. Полина бы не удивилась, заметив снежинок с берестой в руках – эти точно завтра же напишут обо всем в «Тридесятом вестнике»!

– Проводишь меня домой? – выпалила Полина, едва Алеша вернулся со стаканом компота.

– Домой? Уже? Ну… хорошо.

У крыльца он ее обнял, явно разочарованный тем, как внезапно она захотела спать. Впереди еще была вся ночь Лельника, и он планировал вместе с Полиной разыскать помолодевших наставников и воочию убедиться, что Илья Пророк способен сотворить такую магию. Она дежурно улыбнулась в ответ и притворно зевнула.

Дома было тихо. В окне слабо светилась улица Гроз. Из головы все не шел Заиграй-Овражкин.

Полина пересекла комнату и упала на стул. Подло было думать о Севе, когда ее только что целовал Алеша. Но ведь никто не знал ни о ее мыслях, ни о желаниях ее тела. Так что можно было позволить себе чуть-чуть помечтать. Почему нет? Того бедного мальчика, влюбленного в нее, убили давно и не по ее воле: нужно было забыть о нем хоть ненадолго! Зато Заиграй-Овражкин… нет, ему ничего не грозило. Он же не любил ее. Это она… и она никак не могла навредить ему своими фантазиями.

Сева сказал, что она только и делает, что картинно страдает и совсем не живет нормальной жизнью. А вдруг он прав? Не запрещает ли она себе чувствовать? Человек имеет право хотеть прикосновений другого человека. Глупо врать себе, что это не так.