Марина Козинаки - Пустые Холмы [litres]

Любопытно, что все-таки произойдет, если она лишится своей природной невидимой защиты? Проклятие убьет ее быстрее? Но так ли уж важно – это время, когда жить в полную силу нельзя? Что, если спросить у… целителя? У любого, ну, например… у Матвея, неофита Жабы. «Как думаешь, если я перестану быть девственницей, я смогу защищаться от проклятия?» Нет, только не у Матвея… Как-то странно. Лучше спросить у самого Севы, ему уж точно об этом что-то известно. Хотя у Севы можно и не спрашивать. Можно… просто…

Она хлопнула по световику, мелом начертила круг, зажгла свечу и положила обрывок бересты в центр круга.

– Пусть огонь поглотит мою стихию и мою личность, и никто не сможет узнать, чьей рукой это написано. – Она склонилась и нацарапала записку. Дождалась, пока догорит свеча, бросила огарок в миску с водой и добавила: – И пусть вода будет моей печатью.

Афанасий вылез из шкафа.

– Передай это, пожалуйста, Заиграй-Овражкину, колдуну из десятой избушки. Прямо сейчас. И… и не говори, от кого. Ни при каких обстоятельствах не говори. Он Воздушный и умеет читать мысли, так что…

– С домовым ему не справиться, не волнуйся.

Афанасий исчез.

На непослушных ногах она доковыляла до ванной. Ей требовалась вода, много воды: вода должна была шуметь, окружать ее со всех сторон, уносить прочь сомнения.

– Тридцать восемь градусов, – сказала она.

Севе показалось, что перед глазами все плывет. Он должен был высматривать Катю, чтобы невзначай подойти, вслушаться в то, что она говорит, снова втереться в доверие. Ему нужен был приворот, о котором знала только она. А ей, возможно, сегодня нужен был он сам. Хороший вышел бы обмен. Но Сева отвлекался. Водяная колдунья исчезла, и он искал ее глазами. Не было здесь и Левиафана, и, самое неприятное, Попова! Неужели Полина улизнула с ним? Без нее было проще переключиться на Катю. Но… но почему она все-таки ушла? Можно же было еще поговорить про Муромца, про Василису… Вон Анисья с Марго еще тут… Он постарался сделать осмысленное лицо, поняв, что снова выпил что-то не то. Неожиданно возле ног возник домовой и протянул ему крошечный берестяной свиток. От кого, домовой не сообщил. Сева развернул записку. Хмель одним махом выбило из головы, глаза впились в слова: «Хочу, чтобы ты прокатил меня на пегасе. Условия знаю. Обещаю, что потом никаких проблем не будет. Встретимся в полночь у Вира».

Он перечитал еще раз и огляделся, но никто на него не смотрел. Стало жарко. Потом вдруг зябко. От кого пришла записка? Он еще раз окинул взглядом гостей избушки, из дальнего угла на него проникновенно глядела Катя – идеальный момент, чтобы к ней подойти…

– Ты куда это, молчун? – крикнул Зайчик, назвав его на манер Василия, а Катя встрепенулась и приподнялась со стула, будто собравшись кинуться следом.

– Выйду ненадолго, – уклончиво ответил Сева. – Скоро буду, не расходитесь! – И выскочил из избушки.

Лошади в стойлах стояли сонные, задумчиво жевали сено, пока он шел к Вороному. Он высвободил пегаса, вывел его на улицу и двинулся к Виру. От непривычного волнения тело сводило мелкой дрожью – такого не было, даже когда он несколько лет назад впервые пригласил девушку прокатиться.

Сева спустился с холма, ноги запутались в высокой траве, Вороной резво бежал впереди и поскрипывал крыльями. У воды никого не оказалось.

«Кто же это написал?» – мучительно думал Сева. А ведь раньше он бы спокойно дождался, не терзаясь вопросами. К чему их задавать, если рано или поздно он ее все равно увидит? Но раньше он бы ожидал выполнения условий, а теперь даже не думал о них. Ему больше ничего не было нужно от очередной попавшейся на его чары колдуньи. Если только она, конечно, не знала редкого рецепта приворотного зелья.

Сева оседлал Вороного. Да, когда она придет – даже если она окажется очень хорошенькой, – он усадит ее на пегаса, прокатит над деревней и спросит, нет ли в ее Ярилиной рукописи серьезных приворотных ритуалов. Отличный план!

«Но кто же это написал?» – не шло из головы.

Текли минуты, никто не приходил. Сева улегся на спину Вороного и закрыл глаза.

Полина выключила воду, расплела косу и остановилась перед зеркалом.

«Что я наделала? – Обнаженная девушка в отражении испуганно подняла брови. – Неужели я и правда отправила Севе эту записку?»

Она схватила ночную рубашку, натянула ее прямо на мокрую кожу и бросилась в комнату, где юркнула под одеяло на своей кровати, уткнулась в подушку и приказала себе заснуть.

Митя все себе представлял совсем не так. Он не рассчитывал на легкий разговор, не думал, что родители поймут его и отпустят с миром, что Долгорукие сразу его простят. Но то, что ради этого соберут внеплановое Вече, он точно не предполагал.

Прошедший вечер теперь казался выдумкой. Митя помнил прикосновение трав, покачивание нежных сиреневых бутонов у ног, но сейчас, сидя в тускло освещенном кабинете, который примыкал к залу собраний, понимал: не было еще в поле ни высокой травы, ни уж тем более цветов. Откуда взяться им там в самом начале мая? Сон-трава с ее бархатными лепестками стелилась ковром в лесах, на прогалинках звенела ветреница, но поле, по которому вчера он шел с Василисой, укрывали мертвые стебли прошлогоднего травостоя.

Митя осмотрелся. В рамках за мутными стеклами шкафов проглядывали старинные указы и заветы. Он комкал в руках серебряный плащ, раздумывая, стоит ли его теперь надевать. Скорее всего, плащ у него отберут, если лишат места в Совете. Конечно, утешал он себя, это всего лишь формальность. Он ведь не перестанет быть Муромцем только потому, что отец и мать больше не захотят его видеть. Сила его предков никуда не уйдет. Ему по-прежнему будут принадлежать сокровища семьи, зачарованные двери продолжат открываться от его прикосновений. Но что, если их решение на самом деле повлияет на его силу? Что, если особняк Муромцев и впрямь больше не впустит его только потому, что главы семьи нарекли его предателем? Как работает эта магия? От чего на самом деле зависит ее мощь?

Он размышлял об этом с удивившей его самого легкостью. Потребовалось несколько минут, чтобы разгадать ее причину: на самом деле он не верил, что все так обернется. Как могут родители отказаться от сына? Как все Светлое сообщество может ополчиться на человека из-за расторжения помолвки? Нет, конечно, ничего этого не будет. Но извиниться перед Долгорукими однозначно придется.

Он глянул на часы. Хотелось поскорее начать и закончить нелепое собрание. Сегодня вечером его ждало дело поважнее – встреча с Василисиной родней.

За дверью послышались шаги. Стоило только представить зал, набитый представителями древних семейств и старейшинами в красных куколях, ноги свело студенистым холодом. Нужно было взять себя в руки. Он не сделал ничего плохого, он просто выбрал любовь. Рядом с Василисой он ощущал себя ценным, нужным, талантливым. Не было ни сосущей силу вины, ни бесконечного стремления стать лучше, дотянуть до чего-то. Он просто был, существовал, и это казалось ценным само по себе. Он уже стал тем, кем должен был стать.