Марина Козинаки - Пустые Холмы [litres]

Что-то свистнуло, потом заклокотало. Затихло и тут же тихонько застучало. Колдуны поежились, попятились, по их коже забегали мурашки. Больше всего им хотелось стать крошечными и спрятаться прямо в траве. Полина глядела на дом до тех пор, пока доски, кое-где обернувшиеся седой трухой, да покосившиеся стрехи вдруг не сложились в силуэт.

– Выходи, – приказала Полина.

– Закройте глаза! – Велес воздела руки: на ее глазах рушилось ее собственное колдовство, некогда усыпившее страшное существо. – Притворитесь спящими! Не двигайтесь. Кого Лихо увидит, тому несдобровать.

Все зажмурились, ощутив могильный холод, потянувшийся вдоль земли. Водяная колдунья с кем-то ворковала, кому-то нашептывала и вела кого-то вниз с холма, а то стрекотало, словно поигрывало полыми косточками, насаженными на нить. Космы, жесткие, как пакля, ползли по траве, источали сладковатый запах гнили. Левиафан, до этого времени умывавший серым языком когтистую лапку – ведь вся эта суета и торжественность для него ровным счетом ничего не значили, – бросился за хозяйкой. Баба Яга запела, но на этот раз ее заклинание не усыпляло: наоборот, все те, кому предстояло пройти Посвящение, стали подниматься на ноги. Лихо было уже далеко, Полина не позволяла ему оборачиваться. Воспитанники выстраивались друг за другом, похожие на послушных кукол, и шли следом за наставниками и Водяной. К тому времени, как процессия добралась до дубовой рощи, мерек снова замельтешил под ногами, таща миску с водой для хозяйкиной ворожбы, а еще старое зеркальце, которое ей когда-то дала Василиса. После этого Маргарита, как будто видевшая всю картину в своей голове, перестала различать ее столь отчетливо – над дубами поплыл туман.

Ярилина рукопись снова налилась светом, засверкала золотой пылью, и страницы зашелестели на ветру. Ирвинг подошел к книге, заглянул в нее и направился к Севе. Митя открыл глаза как раз в тот миг, когда Ирвинг вытянул Заиграй-Овражкина из круга. Сева склонился над страницами. Выражение лица его переменилось, грудь стала вздыматься часто, будто ему перестало хватать воздуха. Он занервничал – Митя почувствовал это на себе. Что открыла ему Рукопись? И почему рука его машинально скользнула к поясной сумке? Он смежил веки и уперся руками в книгу, как если бы его охватила слабость. Он что-то узнал. Что-то понял. Но что же?

Водяная колдунья была далеко, но видела все, что происходит на горе. Росинки стали ее глазами: каждая капля отражала соседнюю и заодно весь мир целиком. Мимо брели непосвященные, они касались ее руками, она тоже пыталась потрогать каждого – их Посвящение было общим, несмотря на то, что ей сейчас предстояло встретить Старообрядцев, а им – укрыться туманом и совершить что-то, о чем ей уже никогда не узнать.

Ирвинг глядел на совсем молодых ребят, образовавших круг, и больше не видел в них тех воспитанников, которых знал. Теперь они казались ему столбами света, пучком вибраций и вспышками магии. У них не было возраста и даже четко очерченных тел. Мозг отказывался понимать это, и он постарался успокоить его беспокойное бормотание, стать наблюдателем и просто впитывать. Это земля Заречья выпускала на волю свои силы, это она создала этих детей, чтобы… чтобы что? Дать отпор кому-то? Изменить ход истории? Защититься или одарить? Почему Союз Стихий возник именно сейчас? Ах, каким трудным и прекрасным было незнание! Мудрый колдун понимал, что не получит ответа. Ведь важен был не ответ, а сам вопрос.

– Река! – воскликнул Митя. – Они у реки!

Никому и в голову не пришло спросить, как он это узнал. Анисья прыгнула на Окрошку и взмыла ввысь.

– Союз остается на холме! – приказал Митя. – Воспитанники, окружите их и защищайте друг друга любыми способами. Дружинники, старейшины – все вниз! Ждать у подступа!

Рарог распушила хвост, взмахнула крыльями и выпрямилась. Ярилина рукопись захлопнулась, птица подхватила ее и взмыла над холмом, зависнув в небе огненным шаром. Звягинов бросился вниз – вести на Посвящение своих воспитанников.

Митя видел туман и высоченную, гнилую спину Лиха глазами Полины, он видел потускневшую от тумана дорогу и темную гладь Нищенки глазами Анисьи. Прочные невидимые нити связывали его с каждой из них. И вот на противоположном берегу, где чары Заречья перестали работать, появился человек в плаще.

– Преврати меня, – слышал Митя чей-то неясный шепот, раздававшийся как будто сразу отовсюду. – Я сила внутри нутра. Я тот, кому прощают грехи: смерть, кровь… Простят и сейчас – так повелела сестрица. Я здесь! Я прямо здесь! Протяни руку, выпусти меня из тьмы! Преврати! Преврати, заклинаю тебя! Не пачкай в чужой крови руки…

Дима Велес глянул на залитый нежным туманом берег, и сердце его дрогнуло. Геша и Огнеслав выросли по бокам, за ними появились остальные.

– Нищенка – последней предел.

– И как его преодолеть? – спросил Огнеслав.

– Перепрыгнуть за мной. Это самое узкое место реки.

Дима резко, чтобы не дать себе времени передумать, оттолкнулся ногами и перелетел с одного бережка на другой, лишь чудом не коснувшись пяткой кромки воды. Геша ринулась было за ним, но Огнеслав успел выставить руку и перехватить ее. Зато Белозар – друг Берендея, отправившийся с Огнеславом по Берендеевому настоянию, оказался на пару шагов дальше и потому сиганул через реку, никем не остановленный. В тот же миг из воды выпростались две серебристые руки с когтями и сграбастали его прямо в полете. Он успел лишь издать изумленный вскрик, прежде чем скрылся в пучине с головой. Река снова дружелюбно зажурчала.

Геша рассерженно вырвалась и бросилась к берегу – под ногами бежала студеная прозрачная вода.

– Что это было? – прошипела она, глядя на Велеса на том берегу: Дима холодно смотрел в ответ и медленно пятился.

– Нежить, – ответила Вея. – Русалки, морянки или бродницы.

Вея тоже не спускала с Димы глаз, но понимала, что звать его бесполезно. Он вывел их к Заречью и бросил… Дорога назад им была тоже закрыта: без проводника в том призрачном лесу они будут плутать вечность.

Дима все еще не мог решить, что делать. Он ждал знака от Ирвинга или от бабушки, но кругом стояла звенящая тишь. На берегу снова зашевелились: Добрыня, сын провидца Ворцлава, хорошенько разбежался и прыгнул, сотворив вокруг себя ослепительную броню. Дима зажмурился, а когда открыл глаза, увидел Добрыню уже на этом берегу. Тот полулежал, словно слегка промахнулся и соскользнул с травы в воду. Взгляд его был полон ужаса – несколько серебристых рук тянули его в омут. Он взбрыкнул, ударил было заклинанием, но опоздал. Морянки затащили его под воду, и на прибрежной траве остался лишь темный кровавый след.