Марина Дяченко - Ведьмин зов

Эгле обернулась и посмотрела на него, и он знал, чего ей это стоит. Он сделал над собой усилие и поменял режим восприятия — а значит, стал больше похож на человека в глазах инициированной ведьмы. Эгле мигнула и перевела дыхание.

— Это разница между оперативным модусом и нейтральным, — сказал Клавдий. — Смотри, у инициированной ведьмы и маркированного инквизитора есть общие тайны. Кое-что, видимое только нам.

— Я бы не хотела этого видеть, — прошептала Эгле.

— Я бы тоже не хотел, — сказал он медленно. — Видеть тебя действующей ведьмой. Но — спасибо. Страшно представить, сколько раз я твой должник…

Он начал просматривать инквизиторские сводки; после вчерашней безумной ночи активность ведьм упала по всем провинциям, но Клавдий не обманывал себя: это затишье перед бурей. Счет идет на часы, может быть, на минуты. Если ведьмы начали роиться, они не остановятся, пока мир не превратится в развалины либо пока не умрет Мать-Ведьма.

В Однице отлично справлялся заместитель Мартина, может, его и продвинуть на этот пост? Нет, он администратор, по типу личности всегда второй человек, а на пост куратора нужен лидер…

Заболело сердце, в который раз за последнее время. Правда, сильнее обычного. Какая разница, кто станет куратором Одницы? Зачем он так бездарно тратит последние минуты, которые можно провести с женой и сыном?

Он встал и подошел к неподвижной Ивге. Обнял ее, погладил по рыжим с проседью волосам:

— Не вини себя, пожалуйста. Ничьей вины тут нет. Есть несчастье. Но что же теперь делать.

Оставалось несколько шагов; рука сама знает, как наносить удар. Мартин понятия не имел, откуда у него этот навык, — вероятно, среди множества инквизиторских доблестей, которые вложили в него в колледже, была и эта — убивать ведьму серебряным кинжалом в сердце.

Она смотрела на него снизу вверх, безмятежно улыбаясь. Те, что кружили в вихре над Зеленым Холмом, заранее ее оплакивали. Мартин вглядывался в глаза девушки на холме; он сам не знал, почему медлит. Что не так?!

— Вот и я, — сказал он, повинуясь интуиции, не понимая, что делает. — Какой тяжелый путь у меня за спиной…

— Отдохни минуту, — отозвалась она с улыбкой, — посиди со мной, позволь посмотреть на тебя.

Она улыбалась, глядела, говорила, точно повторяя интонацию, будто кусок кинопленки, поставленный на кольцевое воспроизведение. Мартину сделалось жутко — впервые с момента, как он попал на холм.

— Сестры ждут тебя в хороводе, — продолжала она. — Полет и свобода… Звезды, которые можно достать рукой… И моя любовь. Я люблю своих детей одинаково…

— Как меня зовут? — шепотом спросил Мартин.

— Вот и ты. Какой тяжелый путь у тебя за спиной…

— Кто ты?!

— Отдохни минуту. Посиди со мной.

Выли и рыдали призраки в вихре вокруг, она не обращала внимания. Мартин замер напротив, сжимая в руке нож.

— Отдохни минуту…

Мартин вскинул кинжал. На секунду ему показалось, что глаза девушки на холме в страхе расширились — а может быть, это было отражение клинка.

Он начертил в воздухе перед ее лицом явь-знак.

И погасло солнце.

Ивга наконец-то расслабилась и прижалась лицом к его плечу. Клавдий гладил ее по голове:

— Все совсем не так плохо. Мы вместе, мы рядом, мы друг за друга держимся… И, кто знает, может быть…

Мартин вздрогнул на диване. Мелко задрожал, сжимая в правой руке серебряный кинжал, и Клавдию показалось, что сейчас он порежется тонким лезвием.

Он перехватил руку Мартина. Пальцы не разжимались, не выпускали нож, лезвие опасно плясало.

— Что это?! — прошептала Эгле.

— Сынок, не надо. — Ивга трясущейся рукой гладила мокрый лоб Мартина. — Что делать, Клав?!

Серебряный нож царапал обивку дивана. Проклятие двухсотлетней ведьмы отсчитывало последние секунды.

Небо над холмом потемнело, как в момент затмения, приняло темно-красный оттенок, изумрудная трава сделалась бурой.

Стихли все голоса. Фигуры, кружащиеся в небе, оказались лоскутами ткани, обрывками, лохмотьями.

На вершине холма перед Мартином сидела белая фигура. Мартин опустился на колени, заглянул ей в лицо — и не узнал, а через долю секунды понял, что перед ним не человек — мраморная статуя с невидящими каменными глазами.

Морок внутри морока рассеялся, Мартин видел Зеленый Холм таким, каким тот был на самом деле: серые и белые полотнища, новые, ветхие, большие и малые, кружились над головой каменной Матери и вокруг нее, образуя широкий конус. Среди них теперь была и ведьма, убившая Эдгара, и Майя, и двухсотлетняя старуха, которая провела девочку сквозь обряд, тоже неслась в общем вихре — но та, что сидела на холме, была давно мертвой, окаменевшей, застывшей и остывшей, и сколь угодно искусный палач не смог бы казнить ее.

В воздухе таяли очертания явь-знака.

«Я вижу твою судьбу! Вечно кружиться в черном небе, забытым, проклятым, даже имя твое будет стерто!» Похоже, мертвая флаг-ведьма оставила ему четкие инструкции на будущее.

Он поднял нож перед лицом каменной женщины, будто признавая поражение, и разжал пальцы.

Пальцы Мартина разжались, серебряное лезвие упало на пол. Клавдий крепче сжал его руку, с надеждой заглянул в лицо:

— Мартин?!

Мартин забился, хватая ртом воздух.

Стоило серебряному лезвию утонуть в траве — Мартин почувствовал ветер. Ветер продувал насквозь, как сквозняк продувает пустой темный коридор. Тело начало съеживаться, истончаться, оболочка сминалась, превращалась в лоскут, готовый лететь в общем вихре, в хороводе теней, в никуда. Вихрь оторвал его от черной травы и потащил вверх и по кругу, все расширяя кольца, втягивая в поток таких же, несуществующих, забытых. Последним проблеском сознания Мартин увидел перед собой неподвижное каменное лицо.

Глаза открылись.

Рука сидящей женщины метнулась и схватила его ускользающую ладонь.

Ивга беззвучно повалилась на пол. Упала и осталась лежать.

Мартин был жив и дышал; Клавдий склонился над Ивгой. Здесь дело обстояло гораздо хуже.

Он разом забыл все приемы реанимации. Дыхание — рот в рот, нажимать на грудную клетку на счет «три»…

— Не так, — сказала Эгле Север.

Смерч тащил вверх, в темноту, в кружащуюся воронку. Рука женщины, сидящей на холме, была единственным якорем, удерживающим его, и Мартин знал, что, когда она разожмет ладонь, он превратится в мертвый забытый лоскут, один из многих в этом вихре. И он видел, что ей очень тяжело, почти невозможно его удержать.

Отпусти, сказал он без слов. Тому, кем я стал, самое место здесь, в хороводе. Отпусти меня и не трать своих сил.

Она подняла лицо и посмотрела на него, и Мартин узнал ее.