Мэделин Ру - Восход теней [litres]

Тиранда, окаменев лицом, твердо поставила наземь небрежно скрещенные прежде ноги, выпрямилась, стряхнув с плеча руку мужа.

Тут-то слова и хлынули с ее языка неудержимой лавиной:

– Когда ты омоешь тысячу обгорелых, изувеченных тел калдорай, когда ты, пав на колени, поцелуешь ноги тысячи горем убитых душ, когда, глядя им в глаза, скажешь, что ваша Орда изменилась, и тебе поверят – только тогда я приму твои извинения и признаю в тебе равного! – Казалось, острый, как сталь, голос Тиранды вытесняет с поляны весь воздух. – Может, кто-нибудь из присутствующих здесь и готов принять ваши пустые обещания помощи и справедливости, но я-то знаю, что почем. Узнала на горьком опыте.

Верховная жрица поднялась со скамьи, и Тралл встревожился: что, если луна по приказу Тиранды вправду рухнет с неба прямо им на головы? Глаза ночной эльфийки, хоть и черные, непостижимым образом замерцали, тело, лучащееся яростью Элуны, с каждым словом сияло все ярче, все холоднее. Вершина холма сделалась мертвенно-серой, как будто верховная жрица одним лишь усилием воли лишила все вокруг жизненной силы, иссушила деревья, обратила в прах цветы и траву.

– Скольких твоя Орда сделала в тот день сиротами? – прогремела Тиранда, наискось рассекая ребром ладони воздух перед собой. – А ведь все эти дети будут расти, каждое утро просыпаться с горечью пепла на языке, и однажды придут к тебе. О, придут, непременно придут, и тогда ты отведаешь вкус той же горечи, тогда ты узнаешь, какова она, их справедливость!

Обмякнув, выдохшись, она устало опустилась на скамью. Поляна вновь озарилась светом, трава и деревья зазеленели, налились живой силой.

– Живее, – пробормотал Юха, увлекая всех троих за собой. – Надо уходить. Это была ошибка… не стоило вас сюда приводить.

Бейн с Калией послушно последовали за Юхой, к ледяной переправе через блестящее зеркалом озеро. Оставшись один, Тралл медленным, осторожным шагом, не поворачиваясь к Тиранде спиной, двинулся к берегу. Не слишком-то ловко… однако последние слова Тиранды были предназначены ему и только ему:

– Их справедливость окажется куда горше постигшего тебя жалкого подобия кары, и когда они вынесут приговор, перемирие тебя уже не спасет.

Юха схватил Тралла за руку, потянул к берегу. Нет, с суждением старика Тралл был не согласен: пришли они вовсе не напрасно. Тралл полагал, будто понял, чего хочет Тиранда, решил, будто «причитающееся» – это его раскаяние, но теперь осознал, что ошибся. Без труда высвободив руку, он прижал кулак к сердцу в знак собственной искренности.

– Хорошо. Я принесу тебе причитающееся. Не слова принесу, не посулы – голову Сильваны Ветрокрылой.

Уголки губ Тиранды дрогнули в едва различимой улыбке.

– Так сделай же это, или больше не ищи со мной встреч.

В последнее время кошмарные сны не давали ей покоя так часто, что Таланджи научилась сразу же отличать их от яви. Вот только избавиться от них это не помогало. Миг – и первая капля едкого яда, сочившегося с белых и могучих, точно бивни речного чудища, клыков шлепнулась на плечо. Беспомощная, Таланджи отчаянно завизжала, а паучиха нависла над ней, челюсти опускаются – ниже, ниже, зубы остры, как бритвы… Бейся, брыкайся, вертись – все напрасно. Надежды нет.

Жуткая тварь в облике самой Шадры прижала Таланджи к кровати; восемь паучьих лап – словно живая клетка. Брюхо чудовища всколыхнулось, вспучилось, наполняя спальню шелковой нитью – нитью, что вскоре опутает королеву губительным коконом, станет ее гробницей. Огромная паучиха широко разинула слюнявую пасть, и Таланджи вновь не сдержала крика. Внутри, в паучьем чреве, белело лицо Безиме, карабкающегося наружу. Безутешный отец, моливший Таланджи о милости, что позволила бы двум юным сердцам расцвести, обрести семейное счастье, был похищен Укусом Вдовы из дворца во время одного из набегов на город, а после патрульные Таланджи нашли его мертвое тело у самой границы Назмира, обугленное до неузнаваемости.

Теперь старый тролль что было силы цеплялся за паучье горло в тщетных попытках выбраться.

– Помоги же, о королева! О моя королева, на помощь!

– Не могу… я…

Таланджи рванулась сильнее прежнего. Если уж тут ей и конец, если уж настал час расплаты за все неудачи, она лежать смирно не станет и без боя не сдастся. Впрочем, ее могло спасти одно имя. Один зов о помощи – и кошмар непременно развеется.

По искаженному ужасом лицу Безиме заструились слезы, кожа покраснела, пошла волдырями, и мольбы старика стихли в брюхе сомкнувшей челюсти паучихи. Тварь ринулась вниз, к Таланджи…

– Бвонсамди!

Образ Шадры замер, распался на части, обернулся клубами голубого тумана, растаявшими под потолком, будто дым угасших свечей. Всего лишь сон… еще один страшный сон. Хотя какая разница?

Хватая ртом воздух, Таланджи вскочила с постели, закуталась в прихваченное одеяло и утерла со лба пот. Вполне настоящий пот. А отняв ладонь ото лба, обнаружила на коже глубокие морщины, хотя еще накануне кожа была совершенно гладкой. Как же такое возможно? Неужто правление королевством так быстро высасывает из нее жизнь?

– Звала?

Зная, что Бвонсамди рядом, ждет по ту сторону просторного золотого помоста, Таланджи шумно перевела дух и опустилась на край ложа. Из распахнутой балконной двери веяло благодатным, влажным, однако прохладным ветерком. Упиваясь даруемым им облегчением, Таланджи повернулась навстречу потокам воздуха, жадно ловя их лицом.

– Всего лишь… всего лишь ночной кошмар, – объяснила она. – Шадра желала мне смерти, а из брюха ее рвался наружу тот самый несчастный отец, похищенный из дворца. И все это было так похоже на правду…

Бвонсамди возник перед нею. Глаза лоа под маской мерцали неярким лазоревым огоньком.

– Да, потому что твоя вина – вполне настоящая. Взгляни в окно, королева: кошмарам твоим еще не конец. Нужно что-то делать. И чем скорее, тем лучше.

Таланджи, зашипев, прикрыла грудь одеялом и как была, босиком, подошла к краю балкона. Явственно иссохших рук она старалась не замечать. Лоа могил оказался совершенно прав. Внизу, в джунглях, ярко пылали огни – восемь островков света среди ночной мглы. И… либо она еще не очнулась от сна, либо образ Бвонсамди вправду слегка рябил, был полупрозрачен, будто он здесь разве что наполовину!

В сердце вскипел гнев. Либо он вскорости выплеснется наружу, либо пожрет, поглотит ее без остатка.

– Как такое возможно?! – зарычала Таланджи, закусив губу. – Мои солдаты прочесывают джунгли, глаз не смыкая, и все же им удается ускользнуть! Они устраивают набеги на город, нападают на мой дворец, на меня … Откуда у них взялось столько сил, да еще так быстро?