Мэделин Ру - Восход теней [litres]

Ночь вскоре должна была смениться рассветом, однако близкой победы Таланджи не чувствовала. Наоборот, чувствовала себя ближе к гибели, а значит, и ближе к Пасти. По словам Бвонсамди, спасение душ умерших троллей от Пасти стоило ему немалых усилий, а у нее отнимала все силы даже ходьба: каждый шаг давался с невероятным трудом. Пронизывавшую все тело боль усугубляла тяжесть на сердце: слишком много потерь понесли ее воины, обороняя последние святилища, а погубившие их ловушки помогли расставить темные следопыты. К тому же, в рядах – да не просто в рядах, во главе Укуса Вдовы – была замечена ее старая, лучшая в мире подруга.

– С бунтовщиками была замечена ведьма, – доложил один из уцелевших растарских стражей, пока целители мазали мазью ожоги бедняги Зекхана. – С изувеченной ногой, в странной одежде, но я, моя королева, видел ее лицо во дворце столько раз, что и не сосчитать. Это была Апари. Я узнаю ее где угодно.

Апари…

Добравшись до королевских покоев, Таланджи велела стражам никаких посетителей к ней не впускать. Один, разумеется, явится, но этому двери без надобности.

В ожидании Бвонсамди Таланджи доплелась до кровати, одолеваемая единственным желанием: уснуть, погрузиться в грезы, забыть об ужасных бедах, множащихся с каждым часом. Когда-то она считала Сильвану союзницей, а теперь силы Королевы Банши придавали храбрости бунтовщикам, стремящимся свергнуть Таланджи с трона. Одно это ранило в самое сердце, а уж предательство Апари…

Вздохнув, Таланджи тяжело опустилась на кровать, сняла корону, потерла обеими руками ноющий лоб. Девчонками они с Апари были просто несносными, носились по залам Великой Печати, буйствуя и чиня озорство, где и когда бы ни вздумалось – и совершенно безнаказанно. Положение Таланджи, принцессы, давало обеим куда больше власти, чем следует доверять любому ребенку. Вдвоем они играли в садах, резвились в бассейнах, не спали до поздней ночи, лежа на спине, глядя на звезды и пророча друг дружке будущее. Шло время, обе росли, но Апари без колебаний хранила верность принцессе, хотя вполне могла бы позавидовать ее положению и богатству.

– И даже Язма, – пробормотала Таланджи. – Даже после всего этого…

Верховная жрица лоа Шадры, глава отцовской разведки, мать Апари в сговоре с Зулом подняла мятеж, стремясь свергнуть Растахана с трона и положить конец его династии, но и Апари тогда осталась с Таланджи – отрекшись от родной матери, приняла сторону короны. Что же с тех пор могло измениться? Что довело ее до измены?

Последняя встреча с Апари… память о ней причиняла мучительную, по рукам и ногам сковывавшую боль. Как раз в тот день от рук Альянса пал Растахан. Гномьи осадные орудия били по Великой Печати, стены рушились, потолки проседали внутрь… Получив весть о том, что отец сам встал на пути Альянса, безнадежно превосходящего числом его воинов, Таланджи помчалась его выручать, понеслась по дворцовым залам, уворачиваясь от обломков и вражьих снарядов, поспешила отцу на подмогу.

Тогда-то, на бегу, она и увидела Апари в последний раз, прижатую к полу рухнувшей колонной. Изо рта подруги струилась кровь, глаза вылезли из орбит, ладони упирались в тяжелый камень в тщетных попытках столкнуть его с бедер и живота. Голос ее звучал хрипло, затуманенный взгляд остановился на Таланджи.

– На помощь, Тали! На помощь! Я… с места сдвинуться не могу!

Таланджи замедлила шаг лишь на миг. На чаши весов легло невозможное, невообразимое. Ближайшая подруга или отец?

«Я ведь принцесса, – подумалось ей, – и главный долг мой – забота о династии, о короне».

С этими мыслями она и бросила Апари в беде, поспешив к Растахану.

– Я пришлю тебе помощь, Апари! – крикнула она на бегу. – Держись!

А после память растрескалась, распалась на части, время пошло вкривь и вкось: смерть отца затмила собою все, случившееся до и после. Помнится, Таланджи что-то кричала королевскому стражнику, указывала ему куда-то, но куда? Посылала его выручать Апари? Или во всей этой неразберихе забыла об умиравшей подруге?

– Скольких же я подвела, – прошептала она.

– О, моя королева, у тебя еще есть время спасти и меня, и свое королевство.

Бвонсамди… Медленно подняв голову, Таланджи увидела его у дверей – едва ли не призрак: сквозь тело лоа были отчетливо видны золотые колонны за его спиной. Подъем головы потребовал титанических усилий, будто череп ее был отлит из свинца. Шея болела, спину мучительно ломило разом в четырех местах. Силы Бвонсамди таяли – таяли потому, что Таланджи в спешке отправила воинов на защиту святилищ, даже не подумав хоть о каком-нибудь плане.

И вот теперь силы Таланджи таяли тоже – ведь ее жизнь, пусть не ею самой и не по собственной воле, была неразрывно связана с жизнью Бвонсамди… Нет, ненависть к нему отняла бы слишком уж много сил.

– Прошу тебя, – пробормотала Таланджи. – Я… я вовсе не понимаю, как быть. Прошу, позволь мне увидеть отца. Он знает, что делать. Я обещала тебя защитить, но… но не могу сделать этого в одиночку. Призови сюда его дух, Бвонсамди.

Лоа придвинулся ближе. Лицо его застыло в мрачной, угрюмой гримасе. Страшась отказа, Таланджи проковыляла на балкон и окинула взглядом рушащееся королевство. Вернется ли Тралл? Вдруг он, узнав, что его посол едва не погиб в бою за святилище, передумает, возьмет назад предложение помощи? В таком случае им, несомненно, конец.

Изо всех сил вцепившись в перила, Таланджи вонзила ногти в мягкое золото. Ноготь на среднем пальце не выдержал, треснул, из трещины выступила кровь.

Разумеется, Бвонсамди двинулся следом, повис за спиной, источая мрачную ауру тления.

– Ищи собственные силы, – хрипло прошелестел он. Голос его ослаб в той же мере, что и образ. – Собственный путь.

– Собственный? Зандаларский? – презрительно усмехнулась Таланджи. – Он уже привел нас к поражению. Я снова всех подвела.

«Как подвела отца. Как подвела Апари и Зекхана…»

– Может, от лоа могил слышать такое и странно, однако надежда, моя королева, есть всегда.

Придвинувшись еще ближе, Бвонсамди остановился рядом. Глаза его тускло мерцали под костяной маской.

– Смерть приводит с собою жизнь, – продолжал он. – Да, великое колесо вращается не спеша, тут счет идет на эпохи, однако вращается же. Из мертвечины, из тлена вырастают побеги новой жизни, и все, с чем, казалось бы, навеки покончено, восстает, обретает новую цель…

Таланджи подняла взгляд на него. Сердце ее забилось чаще.

– Значит, отец…

– Чш-ш-ш. Ты не слушаешь, дитя мое. Ты слышишь лишь то, что хочешь услышать. Жизнь есть гармония. Равновесие. Все имеет свой путь, все течет своим руслом. Древние, духи, лоа… Придет время, настанет конец и нам, всех нас ждет долгая, глубокая дрема. И что же, без нас мир рухнет? Э, нет, наши приверженцы найдут силы в других вещах – кто в самих себе, кто в новой вере. Скорбя, они растут – так же, как и ты. Ну а когда пелена дремы падает, существа великие, вечные снова возносятся на вершину, накрепко связанные с колесом – ведь колесо, пусть и медленно, еле-еле, но кружится, кружится без остановки.