Маргарита Дорогожицкая - Стихия страха

Я ответил церковнику честным взглядом и каменным выражением лица, потом поторопился извиниться.

— Простите, что не поставил вас в известность. Просто не успел. Подвернулась возможность, которой было грех не воспользоваться.

Отец Валуа испытующе смотрел на меня, крутя в руках дужку очков.

— И с чего же ты решил, что это ты ее использовал, а не она тебя?

— Скажем так, мы использовали друг друга…

— Ты думаешь, я тебе поверю? Эта Хризштайн — прожженная интриганка, на ней клейма ставить негде. Наверняка, спит не только с тобой, но и с этим помчиком. А ты уши развесил…

— Она не… — я возмущенно открыл рот, чтобы опровергнуть его грязные домыслы, и передумал. — Отец Валуа, дело в том, что…

Я резко перегнулся через стол к церковнику, оказавшись очень близко к нему, и взял его за руку. Лидия так обычно сбивала внимание собеседника, когда хотела выпытать что-то или увести разговор в сторону. Я заговорил очень проникновенно, смотря прямо в его удивленные бесцветные глаза:

— Дело в том, что я знаю о госпоже Хризштайн нечто такое, что позволяет мне использовать ее без нужды нарушать обеты. Поверьте, она под моим контролем.

Церковник отшатнулся и занервничал, убирая руку.

— Что за странное поведение, Кысей? Ты это… поменьше общайся с профессором Камилли.

Я сел на место, склонив голову и пряча улыбку.

— Кстати, именно о нем я и хотел поговорить.

— Как ни странно, но я тоже, — раздраженно заявил отец Валуа. — Он еще вчера приходил из-за тебя. Избавь меня впредь от его общества, сделай милость. И сам не имей с ним дел. А если же ты решишь, что раз с госпожой Хризштайн у тебя получилось, то ты так же можешь очаровать профессора, то уверяю тебя…

Я нахмурился, не понимая необъяснимой неприязни в голосе церковника, и поспешил его перебить.

— Прошу прощения, отец Валуа, я собираюсь закрыть Зеленый зал в Академии и заморозить работы по восстановлению святыни. По крайней мере, на время ведения дознания. Кроме того, считаю должным сообщить, что собираюсь арестовать слугу профессора, Луку, по подозрению в колдовстве, смерти профессора Грано и двух поджогах.

Отец Валуа возмущенно стукнул по столу кулаком.

— Господи Единый, ты откуда на мою голову такой свалился? Вот уж удружил старый хрыч! Откуда только тебя отец Георг вообще выкопал?

— Я не понимаю вашего возмущения…

— Не понимаешь! — отец Валуа встал и стал нервно расхаживать по кабинету. Полуденное солнце скупо выхватывало его темную фигуру, и мне неожиданно пришло в голову, что балахон на незнакомце в камне очень похож на церковную мантию, только без капюшона. Даже на секунду померещилось узнавание в рваной тени, что двигалась вслед за беспорядочным метанием отца Валуа.

— Ты не понимаешь! Так я тебе объясню. Глава ордена Пяти, отец Павел, лично, ты слышишь, лично покровительствует этому шарлатану! Мало тебе, что ты втравил меня в авантюру с воягом Наварро, ты еще хочешь, чтобы я окончательно испортил отношения с магистром?

— В таком случае, — замешкался я, — считайте, что ничего не слышали. Я сам все сделаю, и в случае неудачи отвечать придется тоже только мне. А с Лукой… Я уверен, что он колдун, но я… Я просто поставлю вопрос о его вменяемости и принудительно отправлю в божевольню. Там все прояснится.

— Ты получишь опасного врага в лице профессора, — покачал головой отец Валуа. — И не думай, что твоя смазливая мордашка тебе поможет…

— Я могу спросить? Почему Святой Престол в свое время отказал в финансировании работ по восстановлению инталии? И что изменилось сейчас?

Отец Валуа грустно улыбнулся и потрепал меня по плечу, потом почему-то отдернул руку.

— Как думаешь, почему инталию скрыли под фресками?

— В этом зале… там проводились жертвоприношения? Еретики?

— А ты наблюдательный, — похвалил меня церковник и сел обратно за стол. — Заметил? Только там действительно был храм мудрости, а инталия высечена самим заступником Тимофеем.

— Как же так? Почему тогда?..

— Потому что раньше, в смутные времена, Святой Престол был совсем иным. Жертвы приносились в храме совсем не еретиками, а церковниками. Да-да, а как ты думаешь, почему многие книги того периода запрещены? А сейчас сил Святого Престола недостаточно… И любая святыня, даже оскверненная в прошлом, нужна для удержания этого мира от тьмы безумия. Любые способы, увы, годятся… Так что с закрытием зала ты погорячился. Отец Павел лично заинтересован и собирается посетить открытие святыни, ты уж…

— Довольно, — я встал, чувствуя противную слабость в ногах. — Зал будет закрыт, пока ведется дознание. А потом… Не знаю, но сделаю все, чтобы его никогда не открывали.

И только возле двери я вспомнил, что еще хотел спросить.

— Отец Валуа, мне нужно знать, почему профессора Камилли извергли из сана. Это важно.

Отец Валуа удивленно хмыкнул и надел очки, разглядывая меня, словно диковинку:

— Его не извергали, он сам ушел. И я думал, ты уже понял причину. Впрочем… Не спрашивай, я все равно не могу тебе сказать. Связан обетом. Иди. И благослови тебя Единый…

Я остановился перед домом профессора Камилли, кивнув трем братьям ожидать меня снаружи. Вряд ли профессор осмелится чинить препятствия, но в случае опасности боевая поддержка ордена могла пригодиться. Еще я чувствовал на себе пристальный взгляд долговязого головореза. Он упрямо продолжал ходить за мной, только теперь уже скрывался настолько ловко, что мне лишь изредка удавалось поймать его лицо в зеркальных отражениях. Я собирался заехать к Лидии, чтобы высказать все, что я думаю по поводу ее самоуправства и предательства, но… Но так не хотелось портить себе настроение, что я малодушно отложил визит на завтра.

— Голубчик, — профессор излучал сплошное радушие, — как же я рад вас видеть! Проходите. Вы еще не ужинали?

Я протянул ему бумаги.

— Профессор Камилли, я по делу дознания. Я закрываю Зеленый зал и изымаю все документы по реставрации святыни святого Тимофея. Кроме того, у меня возникли некоторые сомнения во вменяемости вашего слуги. Он отправится со мной в лечебницу.

Профессор отпрянул от меня, потом беспомощно оглянулся на невозмутимого Фарида, стоящего рядом. Охранник лишь слегка покачал головой.

— Как же так?.. Уверяю вас, это недоразумение. Я клянусь своей профессиональной честью, что…

— Проводите меня в кабинет и подготовьте все материалы.

Профессор суетился возле меня, пока я перебирал его записи. Сколько же у него дневников, каждый помечен датой и аккуратно пронумерован.

— Умоляю, скажите, в чем же меня обвиняют!

— Вас ни в чем не обвиняют, профессор. Я думаю, что состояние вашего слуги, возможно, под воздействием оскверненной святыни, ухудшилось, и он переступил черту, став колдуном. Вы сами говорили, что он боится собак…