Маргарита Дорогожицкая - Стихия страха

— А может, вам просто нравится?.. — не унималась я. — Некоторые возбуждаются, причиняя боль… Это ваша тайная фантазия? Так не останавливайтесь, вперед!

Кысей вдруг всхлипнул и застыл, а я затаила дыхание. Он опустил руку с ремнем, ее прикосновение к голой коже вдруг показалось в стократ больнее ударов. Как же невыносимо его глупое упрямство… Я осторожно выдохнула и прошептала:

— Попробуйте отшлепать рукой… Говорят, так больше возбуждает…

— Вы отвратительны, — бессильно выговорил он. — Убирайтесь вон!

Кысей вздернул меня за шиворот и потащил к двери. Но я не собиралась сдаваться.

— Дядя Кыс, я больше не буду, — захныкала я детским голосом, цепляясь за него. — Честное слово, я буду послушной девочкой! Ой, а что это у вас из кармана брюк выпирает?

Он зарычал от гнева, выталкивая меня за дверь, потом потащил вниз по лестнице. Я начала верещать. На шум выскочила экономка и удивленно застыла.

— Что же здесь?.. Господи, да что происходит?

Кысей ничего не ответил, волоча меня к выходу. Неужели он выставит меня на улицу в одном исподнем? Я завизжала еще отчаянней и вцепилась в косяк двери. Тогда он действительно шлепнул меня по исполосованной заднице. От неожиданности я охнула, а он воспользовался секундным замешательством, отцепил пальцы от косяка и вытолкнул меня за дверь, захлопнув ее прямо перед моим носом. Я бросилась обратно и забарабанила в нее кулаками, вне себя от ярости выкрикивая проклятия. Дверь неожиданно открылась, я отпрянула.

— Вон отсюда! — Кысей швырнул мне в лицо одежду и куклу. Дверь захлопнулась.

Я застыла, не в силах отвести взгляда от лица куклы, по которому змеилась трещина. Лилит слетела по ступенькам и осталась беспомощно лежать на земле, ее золотые локоны колыхались в грязной луже, а синие глаза смотрели в неумытое небо. Ярость и гнев затуманили сознание, на мгновение окружающий мир дрогнул, поглощаемый разрушительной волной. Реальность поплыла… Исчезли дома, оставляя за собой жалкие руины. Застыл напротив румяный молочник, превращаясь в обглоданного рыбами скелета. Умерли деревья в саду, прорастая отвратительными липкими водорослями. В мертвом безмолвии плавала Лилит. Тусклые локоны колыхались в мутной толще воды, платье заросло ракушками, а глаз не было вовсе, остался лишь немой укор в пустых глазницах.

Я всхлипнула и медленно вытянула вперед руку, другой зажимая себе рот, чтобы не разрыдаться. Закрыла глаза, когда мои пальцы коснулись склизкой ткани платья. Соленый привкус оказался на языке, потом легкие обожгло горькой морской водой. Я закашлялась и упала на колени, прижимая к себе куклу.

Редкие утренние прохожие пугливо оборачивались на меня, бредущую босиком по городу в одной рубашке. Я не смогла выбросить куклу и тащила ее за собой, упрямо вцепившись в липкие волосы. Мостовая под ногами иногда становилась скользкой от водорослей, а двигаться и дышать делалось сложно. Но я дошла. Распахнула дверь пекарни. Не обращая внимания на испуганные перешептывания ранних покупателей, поднялась по лестнице.

— Господи, Хриз, что случилось? — встретил меня Антон, обнял и повел в комнату.

Я вырвалась.

— Что у меня в руках?

Брат застыл, в его взгляде мелькнуло отчаяние.

— Кукла.

— Опиши ее.

— Лицо разбито. Светлые волосы, розовое платье, золотые туфельки.

— Глаза на месте?

— Да, они синие, — кивнул Антон.

Я удовлетворенно вздохнула, и тут меня наконец догнала тьма.

Я пришла в себя уже в собственной спальне. Надо мной склонилась встревоженная Пиона, которая тут же отпрянула и позвала Антона:

— Господин, она очнулась!

Брат подошел к моей кровати, я попыталась перевернуться на бок, лежать на спине было невыносимо. Я успела забыть, как больно бывает после порки.

— Пиона, выйди, пожалуйста, — попросил он девушку, потом присел на край постели и горько вздохнул. — Зря я тебя не отговорил. Ведь глупо же было ломать перед инквизитором комедию с потерей памяти. Он догадался и… Он очень злился?

— Этот болван… — я зашипела от злости и боли, пытаясь сесть. — Этот болван за все заплатит. Я ему такое устрою, что… Демон!

Я ухитрилась встать, поддерживаемая под руку Антоном.

— Как же стыдно теперь перед ним, — покаянно сказал мальчик. — Ненавижу, когда ты заставляешь меня врать.

— Тебе стыдно? — возмутилась я, задирая подол рубашки. — Стыдно ему! Полюбуйся! Этот мерзавец посмел поднять на меня руку…

Антон отшатнулся, а потом вдруг рассмеялся. Я оторопела.

— Прости, Хриз, — выдавил он, давясь от смеха под моим бешенным взглядом. — Прости, но ты… Это ж как надо было довести этого святошу, чтобы он… Прости, прости…

Я скрипнула зубами:

— Ты точно мой брат? Ничего не перепутал?

— Я же сказал, прости. Честное слово, прости.

— Где кукла? — спросила я, и его веселье мигом исчезло.

— Зачем она тебе? У нее лицо разбито, я собирался выбросить…

— Не смей. Где она?

— Да вон же, — указал он на пол. — Я скажу Пионе, пусть приготовит припарки для твоей… твоих эмм… для результатов твоих похождений…

— Заткнись! — предупредила я очередной его смешок. — Я не собираюсь отлеживаться и страдать. Не дождетесь. Ни ты, ни он. Пионе скажешь, чтобы приготовила для меня корзину со съестным. В дорогу.

Я подняла куклу и провела пальцем по ее лицу, потом волосам.

— Зачем? — нахмурился Антон. — Для кого еда?

Демон дернул меня проверить и лизнуть пальцы, они были соленые.

— Иди сюда. Лизни ее волосы. Они соленые?

— Господи, Хриз, у тебя опять… видения? Что на этот раз?

Мальчик подошел и с подозрением принюхался к кукле, потом осторожно потрогал мокрые локоны, лизнул и сморщился.

— Да, соленые.

Звуки застыли, словно погребенные под водной толщей.

— Для колдуна, — ответила я и не услышала собственных слов.

— Бульк? — Антон выдохнул пузырек воздуха.

— Еда для колдуна. Мне надо наведаться к старому маяку. Отправь посыльного к Отшельнику. Пусть придет вечером с отчетом.

Бульк- бульк- бульк… Двигаясь в оглушающей тишине, я выпроводила возмущенно булькающего брата за дверь и стала переодеваться.

Серое небо на горизонте сливалось с таким же серым морем. Даже полоска песчаного берега казалась бесцветной. Мир померк и оглох. Сидеть на камнях было невыносимо больно, но только благодаря этой боли я сохраняла хрупкую связь с реальностью. Я перевела взгляд на Алекса, чья голова покоилась у меня на коленях. Его светлые вихры тоже были тусклыми и выцветшими. Мальчишка меня дождался. Он мгновенно умял всю принесенную снедь, а я смотрела на него, сжимая в руке кинжал, который вдруг стал неподъемно тяжелым. Я медлила, а потом Алекс попросил меня спеть. Голос плохо слушался после ночных подвигов в Зеленом зале, но я послушно запела, оттягивая жестокую необходимость убить мальчишку. Мелодия старинной баллады разрушила давящее безмолвие, стали слышны звуки прибоя и жалобные крики чаек.