Гарет Ханрахан - Молитва из сточной канавы [litres]

Может, они заблудились, подумалось ей. Остатки разбитого флота спешат укрыться в ее защищенной гавани? Некогда она приветствовала бы тех, кто искал приют на лоне долины, но хватит быть милосердной. Образ богини больше не допустит раздачу милостей.

Нарушители, вторгнувшиеся в долину, обязаны умереть. Пусть их вопящие тени разнесут весть о ее гневе, какие бы боги их себе ни прибрали!

Головной корабль разворачивается к ней. Внутри заключена тьма. Бомба.

Арла собралась, готовая к боли, но та ударила невообразимо сильней любых ожиданий. Ее освежевало, иссушило, рассыпало. Вот он , думает она. Час моей смерти . Даже ее святой облик не выдерживает такого взрыва. Благословение богини не в силах ее поддержать. Она чувствует, как трещат и горят руки, как вытекают глаза. Она умирает.

Прокатывается взрывная волна, и Арла до сих пор жива.

Арла ударяется о воду – воду! – тяжело и едва не теряет сознание от шока. Она борется, силится всплыть на поверхность, колотит ногами и одной рукой. Боевой облик утрачен. Она теперь просто она сама. Комки грязи от распавшихся наяд уносятся мимо на дно. Все болит, будто она сгорает. Богиня, спаси меня , молит она, но не слышит ответа.

Она не может достать до поверхности. Слишком далеко. Она перхает, глотает воду, давится. Тонет.

На нее наплывает тень – рядом проходит головной катер. На нее таращатся лица. Далеко, не разобрать, кто они, свидетели ее гибели.

Впервые за свою жизнь Арла умирает одна.

Ловцы воров, в отличие от наемников, бьют тех, кого велено. В наемники только записался, и вот ты уже проломил башку какому-нибудь подонку. Вот и вся разница. А старое правило о солдатской жизни, когда десять частей времени ты заунывно сидишь на месте, девять частей маршируешь и перетаскиваешь груз и одну часть всамделишно срешься в штаны, годится и в том и в другом ремесле. Сидеть, наблюдать и ждать в Гвердоне столь же уныло, как и за полмира отсюда. По части маршировки Джери стер ноги, пока целый день валандался по городу, гоняясь за контактами с Мойки. Никто из них ничегошеньки не ведал о надписи на улице Желаний – а может, и ведал, только не хотел говорить.

А потом Болинд, жирная гнида, кажись, заснул, как приперся от Нищего, вместо того чтобы скликать народ на поиски Шпата и девчонки Тай. У Джери ушла пара минут, чтоб сердечно на него проораться, перед тем как приказать хотя бы завтра вечером сходить протралить пивные да веселые дома, выцепить оттуда несколько более-менее надежных клинков, кому можно поручить отыскать в Мойке беглых узников. Время опять упущено, и след остывает. Одна радость – ассистентка Онгента так и не объявилась в литозории. Может, ее дружок Мирен выполз из какого-нибудь переулка и наконец обратил на нее внимание.

Промозглый ветер выл, срывал черепицу и визжал в окнах. Дальше в бухте море белеет от взбитых ветром волн, швыряет корабли туда-сюда, как игрушечные. За темными тучами вспыхнула молния, точно гнев нездешнего бога. Улицы почти пусты. В такой день и бакланью башку из дому не выгонишь.

Джери хотелось кому-нибудь врезать. Нет, хотелось, чтобы ему велели, кому врезать. Отдайся он лишь своим принципам, саданул бы Болинда в его тупую, ленивую, жирную рожу, а потом Мирена, только за то, что пацан самый подходящий для битья доходяга, – а затем, наверное, пошел бы прогуляться по Мойке разбивать морды встречным. При нем теперь нет даже палки-разбивалки, любимого в драке посоха. Вчерашний день был кошмаром, а ведь это он еще не вспомнил о древнем слизистом монстре далеких дней, или как там о нем болтали Келкин с Эладорой.

Денек под стать настроению. Седой дождь громыхал по крышам, стучал и заливал канавы миллионами крошечных потоков. Улицы стали руслами рек.

Джери закутался в самый плотный плащ и бросил вызов погоде. Выбрал улицу на горке, огибавшую Мойку с краю, – ее узкий гребень вел к мысу Королевы и штабу дозора. Он перемолвится с Онгентом, вдруг профессор даст зацепки по этой дряни-веретенщику и книге. Существовала связь между гильдией воров, Шпатом, Хейнрейлом, тем, ради чего его Келкин вообще-то и нанял, – и этими сказочками о богах и чудовищах. И эта связь – Кариллон Тай.

От ветра холод проскользнул в его плащ, как карманник, нашаривая под одеждой голую шкуру.

По мере приближения к цитадели за ним следили два стражника. Как там их звали? Херон и… Херон и… божий хер, еще слишком рано, просто налейте мне кофе и покажите, кому двинуть в харю . Был здесь и сальник в подкреплении, в нелепом стеклянном шлеме-лампаде, чтоб уберечь одухотворяющее пламя от ветра. Хотя сальника соплей не потушишь – Джери однажды видел, как пьяный матрос ухватил горящий фитиль, собираясь вырвать его, но избежать ареста. Пламя прожгло ему руку насквозь.

– Джери Тафсон? – подал голос безымянный страж. – Главный смотритель Гвердона просит и обязывает вас…

– Начальник зовет на пару слов, Джери, – вмешался Херон. – Только что собирались посылать за тобой гонцов.

– На ловца б так зверь бежал. Ну ладно, уделим время его милости.

Херон и… Альдрас – Альдрас! вот имя малого, пару лет назад он слез с судна беженцев из Маттаура – пристроились подле Джери, явно рады найти предлог зайти внутрь подальше от бури, и завели его в служебную дверь крепости. Джери бросил взгляд на тюремное крыло: подлянка со стороны смотрителя Набура – отнимать время, чтобы не дать ему поговорить с Онгентом.

Далее в главный замок, наверх, к покоям смотрителя. Лучше бы при нем была палка-разбивалка вместо модной трости с клинком. Трость с клинком здесь слишком уж к месту – она элегантна, изысканна и чересчур чистая. Джери носил ее, когда общался со знатью. Посох – груб, тяжел и оставляет радующие глаз вмятины на полированных паркетных полах, как здесь. Возьми он посох, Набур бы взбесился, а это – одно из главных жизненных удовольствий. Трость же придавала вид, будто Джери специально вырядился перед встречей с вышестоящим.

Ну хотя бы чистый пол он заляпал.

Набур завтракал, когда они ввели Джери.

– Он шел с вами безропотно? – громко поинтересовался Набур у Херона.

Херон отдал честь.

– Никаких хлопот, сэр.

Усы Набура поникли. Он раздраженно смахнул невидимую пылинку с новехонького мундира.

– Я доставил тебя сюда, Тафсон, в знак любезности.

– Не стоило. Я вам повода не давал.

Набур его проигнорировал.

– У меня есть несколько жалоб от моих дозорных на твои нападки и нарушение режима на улице Желаний. Это отвратительно, что ты, кхм, легкомысленно шутишь с трагедией.

Джери напрягся, просчитывая – уж не хотят ли после такого предисловия обвинить его в той надписи на стене.

– Я терплю твою охоту за наградами и работу наемником, потому что, если честно, меня не заботит, когда один преступник грабит другого. А не все равно становится мне тогда – и я становлюсь нетерпим , – когда твои жалкие облавы перехлестывают край нижнего города и затрагивают места, где живут настоящие люди.