Антон Кучевский - Легенда о вольном купце [СИ]

— Амурский, — ответил я, поднимая меч. Ладно, пока я еще цел, пусть учит. Гладишь, что-то полезное запомню. — Такой обычный амурский тигр, гигантская полосатая кошка оранжевого цвета.

— Бред какой-то. Ни о каких оранжевых кошках никогда не слышал, может, они водятся только в твоем мире?

— Может и так, — согласился я, не отводя взгляда от его меча. Или кинжала?

— В чем суть этого стиля?

На этот раз мне удалось отбить его лезвие своим клинком, не роняя оружие. Уже успех, для человека, который за тридцать лет меч видел только в виде дюралевой тупой полосы в магазине сувениров.

— Древняя шутка. Считается, что тигры вымирают, их скоро не останется в природе. Поэтому у меня на родине есть специальная книга, куда заносят название и описание исчезающих видов.

— Странная традиция, — удивился он. В этот раз удар пришелся прямо по голове, я просто пригнулся, подняв над собой меч на всякий случай.

— Какая есть, — выдохнул я, закусив губу. Хоть бы спортом иногда занимался на этой своей мифической «родине»… — А поэтому, раз говорят, что амурский тигр исчезает, то стиль звучит похожим образом. В начале драки я исчезаю.

Саррус расхохотался. Затем остановился, давая мне передышку и спросил:

— Разве это не в ущерб для чести?

— Объяснение шуток — ущерб для чести, — ворчливо пояснил я. — Но, раз юмор из другого мира, то в виде исключения можно.

Он гонял меня еще часа полтора, пока я не ощутил, что сердце отказывается сидеть в груди и рвется наружу, легкие отказываются нормально дышать, а руки болят, словно я разгрузил несколько грузовиков с кирпичами в одиночку. Лишь тогда Анатоль пощадил меня и отправил обратно в дом, сетуя, что бойца из меня сегодня не выйдет. Я был уверен, что не выйдет и спустя месяц подобных тренировок, но тактично промолчал.

В выражении лица йрвая промелькнуло сочувствие, когда я прошел мимо него и повалился на кровать. Дежавю, однако. Один плюс — никто не хлестал меня кнутом по спине, хотя взамен я получил несколько довольно болезненных порезов от наемника. Смешно — вроде бы предполагалось, что он не даст вредить этому самому телу, видимо, я ошибся в толковании слова «телохранитель».

— Больно?

— Терпимо, — простонал я. — Вроде бы понимаешь, что занимаешься чем-то важным и нужным, но, сколько данное занятие приносит дискомфорта, ты себе не представляешь.

— Анатоль говорил мне, что собирается тебя немного натаскать. И натаскал, — кивнул йрвай.

— Такое чувство, что меня таскали, в основном, мордой по булыжникам мостовой.

Локстед помусолил в руках обрывок газеты. Нервный он какой-то, вот уже и газеты рвать начал…

— Я послал курьера к Эдмонту.

— На какие шиши? — осведомился я.

— На твои, уж прости.

Кажется, мне срочно нужно порвать какую-то газету.

— Да иди ты в задницу! У нас денег не то чтобы вагон, чучело ты мохнатое, — взвился я скорее мысленно, потому что во время произнесения тирады продолжал обессиленно лежать на кровати.

— Погоди, — поднял он ладонь. — Я подумал, что у нас нет выбора, а профессор может быть опять занят. Не желаю ждать, чтобы меня снова окатили алкоголем.

— Зачем впутывать сюда его?

— Потому что он — единственный, кто может предоставить нам доступ к архивам Академии. Или, в крайнем случае, посмотреть сам, о чем честно написал в письме.

— Мысли о твоем отношении к деньгам и твоей способности рационально мыслить заводят меня в тупик, — сообщил я, обнаружив в себе способность сесть и неудержимую жажду помыться. — Поэтому я сейчас приму ванну, постараюсь разобраться, хочу ли я бросаться в тебя сапогами или нет, а потом буду спать до завтрашнего дня.

— Можешь бросать, — усмехнулся йрвай. — Все равно с меткостью у тебя проблемы еще большие, чем с фехтованием.

На следующее утро, наскоро плеснув водой в лицо и лишь изобразив прочие гигиенические процедуры, я спустился вниз, где, помимо утренних завсегдатаев постоялого двора «Луи», обнаружил и свою команду в количестве двух лиц. То есть, в полном составе.

— Смотри, кто проснулся, — кивнул на меня Локстед, смешно мотнув ушами. — Такое чувство, что спать — величайшая магия Телмьюна. Во всяком случае, я не помню, чтобы кто-то мог проспать четырнадцать часов подряд.

— Может, у тебя начались провалы в памяти? — любезно предположил я. Новая рубашка пахла цветочным ароматом, тело почти пришло в порядок после вчерашней пытки, в общем, жизнь была хороша. — Я так и не спросил вчера, как мои успехи в фехтовании?

Саррус философски пожал плечами:

— Еще несколько уроков, и я, пожалуй, разрешу тебе носить на поясе охотничий нож.

— Шутки шутками, а потехе — час. Курьер пришел?

— Еще вчера, никто тебя не стал будить.

— Ну-у? — протяжно завыл я.

— Эдмонт Алакез сообщает, что запрос в Архив не нужен. Он и так помнит, что группа его дочери состояла из пяти человек, и даже перечислил их имена в ответном письме.

— Отлично, — пробормотал я. — Все интереснее…

— С отдельной группой проще работать, — заметил Анатоль.

— Ты тоже думаешь, что все пятеро погибли там?

— Это очевидно, если мы внезапно не получим опровержение.

— Не знаю, — беспомощно сказал я. — Все же у меня до сих пор есть сомнения. Следы лошадей… одна лошадь ведь точно убежала.

— Она могла убежать и сама, — возразил саррус. — Даже самый опытный следопыт не скажет тебе, была ли на спине подкованной лошади весом в тысячу фунтов хрупкая девушка весом в сто.

— А тогда ты, помнится, говорил что-то другое… неважно. Пройдемся по адресам?

— Прогулка может занять больше, чем один день, — проворчал Локстед. — Я смотрел карту, две семьи живут в пригородах на разных концах Телмьюна.

— Тогда распряжем коней и поедем верхом, по улицам для конного движения.

— Кони уже давно распряжены, — фыркнул саррус. — Мастер Шнапс, да будет мне позволено это скромное замечание, коней оставлять под седлом или упряжью не стоит ни в коем случае.

— Век живи, век учись, — развел руками я. Хотя и знал, только забыл. Нет, это не отговорка, честно. В общем, думайте, что хотите…

Локстед предложил:

— Разделимся, чтобы было быстрее. Я сейчас перепишу список еще дважды, мы с Анатолем возьмем на себя по две семьи, на твою долю, Рихард, остается одна.

— Ну, спасибо за заботу. Там не оборотни живут, иначе чего ты вдруг такой добрый стал?

— Хуже, — скривился он. — Фамилия Луккеш-Верштайн тебе ни о чем не говорит?

— О сломанном языке разве что.

— Глава семейства, отец указанного здесь Данрика Луккеш-Верштайна, мало того что граф, так еще и двоюродный брат церемониймейстера императорского дворца.

— Переводя на обычный язык, птица не нашего полета, — воздохнул я. — Ничего, справлюсь. Языком я фехтую гораздо лучше, чем сталью.