Юлия Галанина - Княженика. Книга 1. Золото

Поставили три палатки, одна девчачью, вторую для пацанов, а третью, маленькую — Ольге Ивановне.

В распадке стемнело раньше, чем в поселке: горы не давали проникнуть вечерним лучам на поляну.

Сначала все сидели у костра, ужинали, пили чай, рассказывали байки. Потом разбились на группки, кто-то отправился в палатки, кто-то остался у костра, болтая о том, о сем.

В этот вечер я познакомилась ближе еще с двумя девчонками из класса, Аленой и Ниной. Алена была темноволосой — а Нина светленькая. Вместе мы сходили к речке, сполоснули там кружки, заново набрали ведро воды для чая. Вечер предстоял длинный, омуль-то испекся быстро, но в углях поспевала картошка.

Ярослав был с нами.

Но как будто не с нами.

Он сидел в хрустящем, с иголочки, хлопковом камуфляже, которым здесь пользуются рыбаки и охотники, предпочитая хлопок синтетике. (Искры, летящие из костра, прожигают синтетику насквозь, вот ее и не любят.)

Разумеется, камуфляж он купил специально для сегодняшнего похода. А вот сапоги на нем были поношенные, явно свои, любимые. Выглядели они странно, хотя в чем их странность, я не поняла.

Ярославу, как понаехавшему олигарху, поручили принести тридцать банок сгущенки для чая. И он, не почувствовав подвоха, старательно припёр гремящий банками рюкзак.

Сгущенка была настоящая, из молока. Дома, находясь в твердом уме и здравой памяти, я бы никогда не стала пить чай со сгущенкой, а здесь, у костра, это было так вкусно.

Пока все веселились, Ярослав сидел около Ольги Ивановны, как пришитый, и они о чем-то оживленно беседовали.

Когда мы с Аленкой и Нинкой принесли кружки, я специально прошла мимо беседующих, якобы за кухонным полотенцем, которое было неподалеку от них в развале вещей под сосной.

Ярослав и Ольга Ивановна горячо обсуждали физику!

Похоже, он ей с жаром рассказывал курс физики за предыдущий класс…

Я думала, что никогда и ни в чем с Анжеликой не соглашусь, но тут была согласно на все сто: этот Ярослав — полный отстой!

Картошка, наконец, испеклась, кружки мы вытерли насухо, чай сварили — и ужин продолжился.

Когда стемнело и похолодало, мы забрались в девчоночью палатку. Но там была совершенно разнополая компания, при свечке шла игра в карты под анекдоты и хихиканье.

А потом Ольга Ивановна решительно скомандовала:

— Отбой! — свечку потушили и расползлись по спальникам.

Я лежала у самого края. Палатка была старинная, брезентовая, без пола. Ее растягивали с помощью деревянных колышков. Как и многое в поселке, вроде моих новых бочек для воды, она была геологической. У папы, кстати, любимой одежкой для походов в тайгу считался брезентовый энцефалитный костюм с ромбом «МинГео» на рукаве. Похоже, эта палатка и папина энцефалитка были близкими родственниками.

Я тихонько приподняла брезентовый край и в образовавшуюся щель увидела и поляну, и костер, и сосну.

Ярослав не отправился на ночлег к ребятам, остался дежурить у костра.

Он выглядел очень довольным — словно Ольга Ивановна у него и зачет приняла, и золотой медалью заодно наградила. Смотрел в огонь, чему-то улыбался четко очерченными губами.

Он был все-таки очень красив… Прямой нос, ровные скулы, крепкий подбородок. Не выступающий, не раздвоенный, не скошенный — скульптурный. Небрежный камуфляж, на мой взгляд, шел ему куда больше, чем вылизанный костюм. Только шевелюра не очень с ним, камуфляжем, сочеталась.

Я подумала, что в резиновых сапогах-болотниках он бы тоже хорошо смотрелся. Я вообще люблю болотники на мужчинах — в расправленном виде они похожи на ботфорты, а в сложенном — на мушкетерские сапоги.

Ярослав подложил в костер пару узловатых поленьев, чтобы они потихоньку горели всю ночь. Нашел непочатую банку сгущенки, подхватил нож, воткнутый в бревно около костра, лихо пробил в донышке банки две дырки и, высоко запрокинув голову, опустошил банку дочиста.

Сел на бревно, оперся спиной о сосну, вытянул длиннющие ноги — и снова уставился в огонь, рассматривая там что-то одному ему видимое.

А я затянула завязки спальника так, чтобы только лицо выглядывало, а голова была укрыта, и быстро уснула.

Спала совершенно без снов, даже странно. Наверное, свежий воздух так подействовал.

Проснулись мы все на удивление рано, еще даже не рассвело. Наверное, потому что подмерзли — все-таки сентябрь, холодно. Серенький предрассветный полумрак сочился между сосенками. Ярко пылал костер, булькало на нем ведро с кипятком. Нужно было заставить себя вылезти из спальника и сходить к реке, умыться ледяной водой. Казалось, что это невозможно, просто невыносимо. И так холодно, а будет еще холоднее… Однако же стоило выбраться из палатки — и стало легче.

У костра мы немного отогрелись. Ожили.

Большая часть класса собиралась домой только к вечеру, планируя день провести здесь. Мне же нужно было уходить, чтобы прямо утром появиться у дяди с тетей: контейнер пришел, срочно вывозить надо.

Поэтому после завтрака я сказала Ольге Ивановне и девчонкам, что я выхожу в поселок. Ольга Ивановна заволновалась: хоть и недалеко, а идти одной, все-таки, не дело. Стала прикидывать, кого из наших мальчишек дать мне в проводники.

Неожиданно вызвался прободрствовавший всю ночь Ярослав, сказал:

— Мне тоже нужно идти, встречать в Северобайкальске поезд.

Дело разрешилось, и Ольга Ивановна успокоилась. Я даже спальник забирать не стала — договорились, что мальчишки его в школе оставят, в подсобке физического кабинета.

Мы шли с Ярославом по тропе и молчали.

О чем нам было говорить?

О законе Ампера?

Понемногу светало, солнце уже поднялось, но в сыромолоконское ущелье его лучи пока не проникали.

Мы прошла половину пути — и тут кусты на склоне затрещали, раздалось угрожающее басовитое ворчание. Кто-то косматый ломился к нам сквозь заросли.

Я и ахнуть не успела, как точным отработанным движением Ярослав отшвырнул меня себе за спину и встал лицом к опасности, с неизвестно откуда взявшимся ножом в правой руке.

Это было именно отработанное, до боли привычное движение — выдвинуться вперед, убрав слабых в тыл. Я знаю, как редко оно встречается: именно как привычка, как обычный образ действий. В прошлом моем классе царил закон «каждый сам за себя», и я прекрасно знаю, сколько людей оттуда, не задумываясь, швырнули бы меня вперед, навстречу грядущей беде, чтобы самим убежать, пока принесенную жертву обгладывают.

Ворчание перешло в басовитый лай — из кустов на нас вывалился большой, кудлатый щенок, помесь кавказской овчарки с лайкой (на это намекал пушистый хвост бубликом). На ошейнике у него болтался кусок оборванной веревки.

Видимо, щенок сбежал из ближайших отсюда домов и прошатался всю ночь на воле, не помня себя от счастья.