Юлия Галанина - Княженика. Книга 1. Золото

Сейчас он разрывался между желанием напугать нас и наоборот, подластиться, подружиться. Еды выцыганить.

Увидев Ярослава, сразу понял, что такой сам кого хочешь напугает, завилял хвостом и плюхнулся перед ним на спину, смешно болтая толстыми лапами. Пузо у него было пятнистое.

— Он голодный, — поставил диагноз Ярослав, пошарил левой рукой в кармане камуфляжной куртки, достал кусок хлеба и кинул щенку. Тот, извернувшись, слопал подарок на лету, убедился, что еды больше не дадут — и снова учесал вверх по склону, не собираясь пока возвращаться к миске и конуре.

Ярослав аккуратно спрятал нож в сапог. Это был не тот нож, которым он сгущенку открывал, я все заметила! Еще бы, ни один охотник свой клинок о железо похабить бы не стал. Вот чужой — пожалуйста.

Прятать ножи в сапоге было для меня как-то диковато, но, если задуматься, мудро. Кто бы ему разрешил по поселку с холодным оружием ходить? Загремел бы, как миленький, в каталажку. Я, маленькая, всегда удивлялась: у папы охотничьих ножей в затейливых ножнах — завались, а он на людях их не носит. Почему? Ведь красиво! Спрячет в рюкзак и только в лесу на пояс вешает. Он мне объяснил, что нельзя, это оружие.

Показались первые заборы поселка, залаяли за заборами собаки.

До выхода к трассе Нижнеангарск — Северобайкальск осталось совсем немного, нужно было пересечь изящным мостиком речку, перейти на правый берег.

И тут Ярослав заговорил:

— Я хочу подняться на ту горушку, — махнул он рукой, показывая вперед.

— Я с тобой, — не дала я ему продолжить, что, мол, теперь ты и одна дойдешь, здесь уже жилье.

Потому что сразу поняла, о какой горе он говорит.

Если стоять на берегу Сырого Молокона лицом к Байкалу, как мы с Ярославом сейчас, то гора по левой руке тянется и тянется к байкальскому берегу, словно хочет воды напиться. Когда прокладывали железную дорогу, вытянутый язычок этой горы мешал трассе, его перерезали траншеей, взорвав горную породу. Положили по дну получившегося ущелья рельсы, через речку перекинули железнодорожный мост, а окончание горы осталось торчать над поселком округлой такой кочкой, поросшей сосняком.

Там, на макушке сопки даже раскопки археологи делали, нашли следы древних кострищ. Учительница истории нам рассказала на прошлом занятии, что раньше люди на самом берегу жилищ не ставили — ведь у воды холоднее, нежели чем выше, в распадках. А на вершинах гор были священные места для ритуальных целей, там собирались по особым дням.

Не знаю, об этом ли думал Ярослав, нацелившийся на гору, но он бодро карабкался по крутому склону.

Я старалась от него не отставать — и когда мы поднялись на вершину, утреннее солнце брызнуло нам в лицо пригоршню сверкающих лучей.

Я стояла по правую руку от Ярослава, смотрела на озеро и думала, что у меня сердце сейчас разорвется пополам от этой красоты, которую невозможно вместить в себя.

Ночной ветер стих, дневной еще не поднялся, и Байкал раскинулся ясный-ясный, без единой морщинки, как зеркало.

И суровые горы на том берегу, увенчанные белыми шапками, отражались в его зеркальных водах, словно там, под водой, был другой такой же мир.

Невысокое солнце как-то удивительно мягко подсвечивало все вокруг, и было тихо, словно начиналось самое первое утро на Земле.

Когда мы спустились с горы прямо к автомобильной дороге, Ярослав, распрощавшись, коротко кивнув головой, зашагал к остановке, чтобы уехать в Северобайкальск. А я решила, не торопясь, пройтись по поселку, все равно было еще слишком рано, чтобы поднимать в выходной день дядю с тетей.

Сначала постояла на мосту, поглазела на текущую внизу речку. Около домов, выстроенных за мостом прямо на берегу озера, жарко цвели последние цветы — большие осенние георгины. И оттого, что небо было как никогда синее, снег на вершинах гор искрился, и березки уже давно пожелтели, а георгины пламенели, не желая сдаваться — особенно остро чувствовалась эта хрупкая северная осень, притаившиеся совсем рядом, за перевалами, холода.

Налюбовавшись, я повернулась и пошла в поселок. За мостом была первая развилка, левая дорога круто заворачивала вверх, ныряла под железнодорожным полотном, и шла вдоль горы, вдоль лесной кромки. Она приводила к геологическим домам, в одном из которых жила светловолосая Нина, и которые огородами упирались прямо в гору. Туда сейчас мне было не нужно, я пошла правой дорогой.

Теперь по берегу Байкала тянулась территория Нижнеангарского рыбзавода. Склады, цеха, решетчатые башни для сушки рыбы. Старинный лозунг «СЛАВА ТРУДУ!» так и сохранился на гараже. Как мне показалось, дела у рыбзавода шли не очень, самое большое белое здание стояло в завалах мусора.

А вот двухэтажный домик по левую руку от дороги радовал изящной деревянной резьбой. На чердачном окне у него висела вместо занавески сложенная пополам круглая кружевная скатерть.

Дальше снова шла развилка. Теперь правая дорога резко уводила вниз, к берегу, и становилась улицей Победы, а левая продолжала тянуться ровно, не отклоняясь ни вверх, ни вниз, и называлась улицей Ленина, главной улицей поселка.

В одном из домов рядом с рыбзаводом жила Лариса, ее двор буйно украшали цветы: и георгины, и астры, и анютины глазки, и бархатцы. И среди цветов — три ряда кочанов капусты, похожих на огромные светло-зеленые розы.

Я решила пройтись по Ленина, сверху лучше было все видно, дворы ниже по склону — как на ладони.

Здесь, около рыбзавода, чувствовалось, что это самая старая часть поселка, северного порта Байкала. Но было понятно, что когда появилась железная дорога и город Северобайкальск по соседству, нижнеангарцы стали заниматься не только рыбалкой. Я увидела в обрамленном зелеными наличниками окошке черной от старости бревенчатой избы ярко-желтую занавеску из фирменного поезда.

А вот инспекция маломорных судов, крохотный домик с зарешеченными окнами, сама была ярко-желтой. В качестве входного коврика у крылечка лежала тельняшка.

В палисадниках и огородах стояли красные от ягод рябины. Насыпь железной дороги возвышалась над поселком, а внизу был Байкал, проулки вели на берег. В старых деревянных домах оконные переплеты окон красили в белый цвет, а наличники — в ярко-голубой. На подоконниках стояли горшки с пышной геранью, белой, красной, махровой. Казалось бы — и улица была пустынна, и дома спали, но я заметила, как кое-где чуть колыхались кружевные занавески на окнах, это зоркие глаза поселка, оставаясь незамеченными, сразу отмечали, кто ходит, зачем, когда.

А потом все эти данные поступят в главный центр разведки и контрразведки Нижнеангарска — бутик тети Нели — быстрее, чем в любой социальной сети. Обрастут слухами, подробностями, как настоящими, так и придуманными. Оценками. В маленьких поселках тайн не бывает.