Юлия Галанина - Княженика. Книга 1. Золото

Разумеется, никто ничего не заметил. Но с понедельника мы стали сидеть за партой чуть-чуть ближе друг к другу.

Эти кроссовки не могли выбрать другого момента, чтобы порваться! Не вынесли местных дорог…

Неделей раньше — и я бы смогла их заменить, купила бы мойку на кухню подешевле. Месяцем позже — и уже можно было бы в теплые ботинки переобуться, а это рванье выкинуть. А так и деньги, папой присланные, я уже потратила на всякие нужные краны и шланги, и в зимней обуви упаришься. Можно, конечно, у Анжелики какие-нибудь старые попросить, но не нравятся мне ее вещи, вот не нравятся и все тут.

Такая мелочь в обычное время — но сейчас эти рваные кроссовки серьезно выбили меня из колеи. Можно занять денег у дяди Гриши, немного он наскребет и без обращения к тете Неле, но здесь я не смогу купить ту обувь, которая мне по душе, здесь же все примерно такое же, как бутике тети Нели, из одного места везут.

Можно было открыть контейнер и найти ящик с маминой обувью… От этой мысли сразу стало плохо. Нет уж. Скоро ударят настоящие холода, и я переселюсь в ботинки. Надо лишь немного продержаться. Купить клея и постараться починить лопнувшие носы моих кэрриморов. А в следующий раз взять туристские, такие, у которых и нос, и пятка резиной укреплены. (Планы на будущее немного успокоили.) Ничего, зато джинсы пока, тьфу-тьфу-тьфу, держатся. Вот же влипла…

Пришлось ехать за клеем. Где-то там, конечно, должна была прятаться мастерская по ремонту обуви, но в расстроенных чувствах я ее не нашла. Купила «Супермомента», который клеил все, и дома постаралась подлатать носы кроссовок. Получилось не ахти, но я решила, что нормально, потянет.

Время шло, и я вдруг поняла, что начала чувствовать Ярослава, не глядя: узнавала по шагам, когда он заходит в класс, знала, что он стоит позади меня, даже если его не видно.

Иногда теряла — когда расстояние было больше, чем обычно. Тогда начинала осматриваться, искать его взглядом. Находила — и успокаивалась. Словно мне не все равно. Странно…

Он словно начал заполнять собою мою жизнь, обживать угол в моем доме, хотя его, собственно говоря, никто особо не приглашал. Но дни без него стали скучными. А с ним — интересными. Он ухитрялся быть ненавязчивым но, даже и не знаю, как сказать, объемным, что ли. То есть занимал какое-то пространство и в нем держался, как король в своей стране.

Наблюдать за ним было чистым наслаждением: умудряясь оставаться самим собой, в школе он, все-таки, был другим, нежели чем у меня в избушке. Настороженным, натянутым, как струна. Вызывающим. Выпятит челюсти — и смотрит на всех насмешливо.

А усаживаясь за мой, то есть папин, верстак, он становился сосредоточенным, спокойным. Умиротворенным каким-то.

Ярослав, оказывается, умел улыбаться не только ехидно. Если хотел.

Ему нравилось отрабатывать какое-нибудь упражнение, когда он его понимал. Это сразу было видно по легкому, стремительному почерку. Когда же упирался во что-то непонятное, начинал выписывать ручкой такие осторожные и медленные кренделя, словно по-пластунски подкрадывался к опасному месту.

Он вообще, как я поняла, был очень осторожен.

Не труслив — сложно назвать трусом человека, легко раскидавшего мальчишек из бэ класса. Но при этом риск ради риска — это уж точно не про Ярослава. Права была Татьяна Николаевна, когда говорила, что иногда он напоминает совсем уж взрослого.

Странный он какой-то. Непонятный.

Однажды, когда он пришел, на улице разыгралась буря.

Сначала было тихо, светло, а потом поднялся ветер, откуда ни возьмись, появились тучи. И резко потемнело. Пришлось зажечь свет раньше времени.

Холодный дождь хлестал по стеклам. Ветер завывал, дергал ставни, пытаясь сорвать крючки. Шум крыльев и птичий клекот слышался в этом вое.

— Смешно, да? — рассказала я о своем впечатлении Ярославу.

А он помрачнел. Сказал, что ему пора, мол, у них там за кладбищем тропу может размыть — и ушел в самый ливень. А лицо у него при этом было — мама моя!

Было так жалко, что он ушел. Я поняла, что с нетерпением жду завтра — чтобы в школе его увидеть. И еще я поняла, что мне хочется, чтобы он был рядом.

…И вот когда я все это поняла, Ярослав вернулся. Постучался в дверь, возник на пороге, мокрый с головы до пят. Жемчужно-серая футболка облепила мускулистую грудь, загадочный золотой знак пламенел на ней, словно солнце на фоне грозовых туч.

Он изысканно вежливо сказал, что в ближайшее время занятий не будет, у него дела. Развернулся и быстро исчез, словно за ним кто гнался.

Сказать, что это был шок — ничего не сказать. У него, значит, дела. Поэтому все побоку, еще бы. Зачем такому крутому мачо русский язык. А я-то, дура, расслабилась, напридумывала себе невесть что… Как последняя идиотка.

Я не ожидала, что возьму и разревусь. Задрожали губы — и готово, слезы хлынули градом, я даже растерялась. Сидела на диване и рыдала в голос, благо услышать меня никто не мог. Постаралась как-то взять себя в руки, доковыляла до раковины, глянула в подвешенное над ней зеркало — лицо красное, глаза отекли, нос опух. Разозлилась — и разрыдалась по новой от обиды и злости. Сволочь, сволочь и гад! Ненавижу его, ненавижу!

Всю ночь просыпалась оттого, что плачу во сне и зову папу.

Поездка в школу была похожа на пытку, хотя я изо всех сил делала вид, что все нормально. К счастью, Татьяна Николаевна приболела, и литературы не было, не пришлось отсаживаться.

В понедельник Ярослав еще был в школе, а потом исчез.

Возвращаться домой после школы теперь не хотелось, что там делать до вечера? Поэтому уроки я стала готовить в школьной библиотеке. Там мне попался на глаза словарь французского языка, экзотический гость.

Я вспомнила, что где-то в рюкзаке валяется листок с сочинением Ярослава, с трудом его разыскала и попыталась разобрать, чего он там понаписал.

У него был какой-то неправильный французский. Ничего не получилось. Какие-то отдельные слова нашла в словаре, да и только. Плюнула на это дело.

А когда вышла на остановку, ко мне привязался Анжеликин Димон, словно специально поджидал. Чего делаешь, да куда собралась, да почему тебя на дискотеках не видно, а хочешь, пошли сегодня в кафушку, угощаю, классная компания там соберется. Хорошо, что маршрутка подошла, не пришлось грубить.

В пятницу Ярослав появился, как ни в чем не бывало.

Меня он в упор не видел. Еще бы.

Не знаю, какие там дела были, но выглядел он не ахти, осунулся, в глазах появилось что-то звериное, желваки перекатывались на скулах.

Но, поскольку, он и в обычное время был больше похож на мраморную статую, чем на человека, никто ничего не замечал, кроме меня. Я-то уже знала, что он бывает и другим…