Юлия Галанина - Княженика. Книга 1. Золото

— Да.

Поленья в печи разгорелись.

— Тебе дров не жалко? — вдруг спросил он.

— Нет.

— Тогда я оставлю дверцу открытой — огонь будет видно. Но они скорее прогорят.

— Хорошо.

Мне никак не удавалось согреться, наоборот, чем дальше, тем больше я остывала, начала дрожать мелкой дрожью. Пламя в открытой печи завораживало взгляд.

Ярослав задернул шторы. Наступил призрачный сизый полумрак, лишь бился под печными сводами огненный цветок.

Неожиданно я почувствовала, что еду вместе с диваном по полу. Как Емеля на печи.

Подтащив диван так, чтобы он очутился как раз напротив открытой печной дверцы, Ярослав уселся сам, ближе к другому краю.

Дрова в печке обуглились, по головням пробегали искры, огненный рисунок постоянно менялся, и казалось, что там, в глубине, раскинулся черный причудливый город, в котором мерцают огни.

Я высунула ноги из-под покрывала, пододвигая ступни ближе к теплу, чтобы они хоть немного оттаяли, а то скоро у меня зубы от холода стучать начнут.

Черт бы побрал эти холодные полы. Надо делать какое-то утепление, так невыносимо.

Словно нечаянно Ярослав задел рукой мою ногу.

Сказал:

— Ого! У тебя ноги, как ледышки.

Придвинулся ближе, задрал рубашку и поставил мои ступни себе на живот.

Из наших тел получилась какая-то странная фигура, похожая на букву Т. Я полулежала на диване, опираясь спиной на толстую, обернутую поролоном ручку. Ярослав сидел, откинувшись на спинку. Снизу мои ступни грел его накачанный пресс, сверху — горячие ладони.

— Так они не оттают, — сказал он решительно и стянул с меня носки. Угу, вот так и раздевают издалека.

Но теперь, и правда, я почувствовала его тепло, ноги отогревались все выше и выше. Пресс был тугой, упругий. Еще чуть-чуть посидеть в тепле и истоме, и я опять растаю.

— Наверное, нам не стоит больше заниматься, — собрав все силы, сказала я.

— Почему? — Ярослав не удивился, он смотрел, не открываясь, сквозь огонь.

— Ярослав, что ты хочешь? — в лоб спросила я.

Раз уж начался такой разговор, будем начистоту. Лучше разорвать все сейчас, пока я окончательно не сошла с ума от его прикосновений, от запаха кожи, от всего. Сейчас будет кровоточить, очень больно и долго, но потом, если все это, если этот разрыв будет потом — там кровь хлынет потоком, и я просто умру от кровопотери.

— Я хочу быть у твоих ног, как ты видишь, — усмехнулся Ярослав.

— Очень романтично, — процедила я зло.

Ярослав посмотрел на меня. Светились золотые звездочки в синих глазах, словно отражая мерцание углей.

— Алиса, я хочу быть с тобой.

Как же объяснить ему?

— Ярослав, понимаешь, это Сибирь.

— Ну и что? — удивился он. — Я знаю, что это Сибирь, Алиса Сибирская.

Я поморщилась, не зная, как подступиться.

— Понимаешь, в местах, где тепло, все по-другому, — начала я, тоже уставившись на огоньки. — Ну, там, откуда ты сюда приехал. Там — иное.

— Я много где был, но везде все так же, — возразил мне Ярослав и чуть подтянулся вверх, чтобы расположиться поудобнее. Но ноги мои из плена не выпустил.

— Подожди, — отмахнулась я. — Сама собьюсь. Там люди не борются с холодом так, как мы. Там весело, там даже зимой можно не сидеть дома, там мороз щиплет за щеки игриво, а не кусает безжалостно. У нас чтобы выжить, приходится хранить тепло. Не открывать окна, не распахивать двери, дрова беречь.

— Золотые слова, — улыбнулся Ярослав, поглаживая мои ступни.

— Ты вторгаешься в мою жизнь очень сильно, — нахмурилась я, глядя на него. — Заставляешь не просто дверь тебе открывать — у меня такое чувство, что в доме моей души кусок стены рушится с твоим появлением.

— Я тебе неприятен? — отвердели скулы у Ярослава.

— Мне в жизни никто не нравился так, как ты, — сказала я чистую правду. — Это-то самое страшное. Ты притягиваешь, заставляешь распахнуться тебе навстречу, как я ни сопротивляюсь. Это захватывающая игра, я не спорю, но в один прекрасный день ты исчезнешь. А я замерзну насмерть, по-настоящему замерзну! До конца. Здесь Сибирь. Для меня это не игра. Мне не до игр сейчас, извини.

Зараза, скулы свело, в висках закололо. Сейчас рыдать начну.

Ярослав сидел, низко опустив голову, и молчал.

Я знаю, что я права. Но лучше сейчас, чем потом. Не надо откладывать.

Мне нужно рассчитывать только на себя, слишком уж причудлива у меня жизнь, ее сложно понять со стороны. Но она очень… очень уязвима без папы и мамы.

— Понимаешь, я не сержусь на тебя, — нарушила я молчание. — Но это моя жизнь, здесь слишком много зависит от каких-то глупых, мелких вещей. Есть ли деньги на телефоне, чтобы я могла позвонить в мамину клинику, хватит ли дров на всю зиму, не замерзнет ли в подполье картошка и морковка. Я понимаю, как это по-дурацки, когда ты сильно зависишь от того, порвутся твои кроссовки или нет, но так получилось, мне приходится сейчас жить именно в такой реальности. Нужно дождаться лета, и я должна бережливо расходовать силы, тлеть потихоньку, чтобы под пеплом сохранились горячие угли. А с тобой — я вся горю, ты заставляешь меня вспыхивать и искриться. Со стороны это, наверное, очень забавно. Но у меня нет сил, нет средств на забавы. Мне нужно выжить здесь, на севере, дождаться тепла, дождаться папу. Отпусти меня, не мучай, ладно? Уходи, в округе любая девчонка от тебя голову потеряет, скучно тебе не будет. Уйди.

— Уйди, говоришь, — хрипло, как прокаркал, сказал Ярослав, поднимая голову. — А кто тебе печку топить будет?

— Что?

— Кто тебе печку каждый день топить будет, если я уйду? Алиска, ты дура. Ты же ничего не понимаешь!

— Сам дурак! — огрызнулась я, вытирая слезы пополам с соплями уголком красного покрывала. — Ты же ничего не рассказываешь! Какие-то тайны, несостыковки, одни загадки. Как тебе верить, скажи?

— Расскажи сначала мне про меня, а потом я тебе отвечу, — уклонился от прямого ответа Ярослав. — По-твоему, я какой?

Отчаяние вспыхнуло с новой силой. Опять увиливает, опять темнит.

Ненавижу!

Шмыгнув носом, я собрала остатки сил и начала безжалостно перечислять все по порядку.

— Что ты и твоя семья вообще здесь делаете? На севере Байкала? С вашими-то возможностями? Почему вы вернулись из Франции не в Москву, не в Питер, не в Новосибирск, в конце-то концов, если вы уж такие любители морозов. Что вы здесь-то забыли? На краю света? В районе, приравненном к Крайнему Северу?

— Дальше, — уронил Ярослав.

— Сколько тебе лет? Иногда ты ведешь себя, как будто мы все вокруг, словно дети малые, а иногда похоже, что любой детсадовец знает больше тебя. Ты врешь, что всю жизнь прожил во Франции и русских букв не видел. Ты умеешь писать по-русски, только как-то очень странно. И французский у тебя тоже странный! Я проверяла в библиотеке. В словаре не так пишут! Это диалект? Вы на самом деле из Канады или какой-нибудь другой французской колонии?