Владимир Перемолотов - Попаданец - внук попаданца

– Вон там наше место, – я кивнул на дверь.

– Зачем? – неприятно удивилась дедовская классовая сущность.

Я обернулся, сразу желая расставить все точки над нужными буквами.

– А затем… Ты тут революционную пропаганду вести собираешься или колдуна искать? Если колдуна, так наверняка он, ну если по кабакам ходит, то в чистой половине посиживает и свое умение продает за большие деньги…

И, видя, что не убедил родственника, добавил:

– Нам для разговора образованные нужны, чтоб знали, хоть что-нибудь, а в этой половине и грамотных-то нет.

– Ты туда попади еще, – шепотом отозвался дед, соглашаясь с доводами.

– Логично…

При входе на «чистую» половину корчмы стояли двое слуг и фильтровали входящих. Ага. Фейсконтроль. Знакомо. По знаку хозяина они кого-то пропускали, низко кланяясь, а кого-то заворачивали назад. Хотя последних было мало. Люди тут и сами знали свое место, не претендуя на большее, чем им полагалось.

– Социальная несправедливость, – негромко сказал дед. – Вот с чем надо бороться.

Я глянул по сторонам. Нет. У бедноты нам точно ничего нет светило. Лица там светились предвкушением, а кое-кто из уже вкусивших просто лежал под столом. Про своего, деревенского колдуна, такие возможно еще что-нибудь бы и рассказали, но про столичную штучку, что ищет Императора… Нет. О таком даже и мечтать не следует.

– Точно. Ни одного социального лифта тут не видно.

Я снова подумал, что если эта игра, то все происходящее вокруг – подвод меня к решению задачи. Итак, задача… Как попасть на чистую половину? Только там могли оказаться те, кто может помочь отыскать этого самого Лютого-Лукового.

Понятно, что по нашему внешнему виду нас туда никто не пустит. Пусть даже на хорошем местном языке я объясню, что мы знатные путешественники из далекой страны. Каким бы ты знатным не представлялся, а ходить без обуви нехорошо. Не подобает этого знатным путешественникам, хоть ты маркизом назовись, хоть герцогом. Да и, честно говоря, босой купец также не внушает уважения окружающим. Устроить драку и поубивать половину? А кто скажет какую половину надо убивать, а какую оставлять для душевной беседы? Да и с вооружением у нас совсем-совсем плохо…

Так. Это один вариант. А если другой? Если не игра?

А если не игра, то какая разница – задача-то осталась и ее надо решать…

– Нет тут равноправия…

– А его нигде нет, – успокоил я родственника. – Ничего. Как-нибудь да пробьемся в элиту!

Сказать легко. А как сделать? Особенно босиком.

Нужен ход, который в глазах хозяина приподнял бы нас, заставил уважать, хотя бы и авансом.

Кто его знает, как его тут звали, барменом ли или кабатчиком, но хозяин заведения делал он все тоже самое, что его собратья по всем остальным мирам – расхваливал свою выпивку и свое заведение. Вокруг стояли люди разной степени богачества – слушали. На начало монолога мы не успели, и нам досталось выслушать середину хвалебной речи. Разговор шел о какой-то особенной выпивке и тех, кто её употребляет. Общий смысл – благородные напитки могут оценить только благородные люди…

– Почему? – спрашивал кабатчик сам себя и сам себе отвечал. – Благородные люди что-то такое чувствуют.

Он щелкнул пальцами.

– Что-то у них есть такое, чего у простого человека нет…

Слушатели вокруг закивали.

– Вот ведь врет и не краснеет…

Это дед. Я наступил ему на ногу.

– Это ведь сколько поколений нужно пить благородные вина, что б так вот взять и определить какое вино хорошее, а какое… Вот есть, например, у меня бочонок редкого вина. Слышали про «Радость монаха»?

Народ зашумел, закивал.

– По вкусу очень похоже на «Печаль монаха». Не всякий одно от другого отличить может. Вкус похож, а цена – о-го-го как отличается.

– Это почему?

– В дорогих винах здоровья больше, – объяснил кабатчик, – и против злого колдовства они хорошо помогают…

– Это точно, – подал я голос. – Особенно если ведро одного выпить и ведро другого. После хорошего и голову не крутит и не мутит, а после плохого…

Я передернул плечами.

– Тебе-то откуда знать, что после хорошего вина благородный человек испытывает? – пренебрежительно удивился кабатчик, оглядев меня с босых ног до головы без шляпы, но разговор не прекратил – для него ведь любой разговор реклама, а она, как известно, двигатель торговли.

– Оттуда, – туманно ответил я. – Случись надобность быстро отличу твою «Печаль…» от «Радости…» Бывало в своем замке… Пивал я и не такое…

– Ты?

Хозяин готов был засмеять меня, но я его опередил.

– Давай поспорим, что я отличу твое редкое вино от любого другого похожего?

– Хочешь задаром вина выпить?

Хозяину показалось, что он разгадал мой ход, но я вместо ответа достал из кармана золотую монету и подбросил её.

– Шесть маленьких чашек. В трех твое редкое вино. В трех – похожее на него. Если я ошибусь – монета твоя. Если отгадаю – с тебя обед для меня и моего товарища.

Я даже не стал говорить о какой половине его корчмы идет речь. Просто кивнул на дверь. Чуть помешкав, хозяин согласился. Вокруг нас вскипели разговоры, кто-то пустил шапку по кругу, собирая ставки тотализатора. Что придать этому управляемый характер я распорядился.

– Стол освободить, платок чистый, чтоб мне глаза завязать и шесть чашек. В три «Радость монаха», а в три оставшихся «Печаль…»

Платок погрузил мир вокруг меня в темноту.

– Зачем ты это делаешь? – прошептал прямо в ухо дед. – Последнее потеряем!

– Ничего не потеряем. Потерпи немножко…

За шумом голосов делавших ставки нас никто не услышал. Ставили большей частью против меня, что меня не удивило. Кабатчик, знавший свое дело, явно внушал больше веры, чем странно одетый и к тому же, босой незнакомец. Что ж… Тем больше достанется тем, кто готов рискнуть. Хотя какой тут риск?

– Ну? Чего ждем? Платок сюда…

Скрипнула крышка погреба, пахнуло прохладой. Бульканье, запах… Осторожно, чтоб не опрокинуть чашку со стола я подхватил и поднес к губам первую…

– «Печаль…», «Радость…», «Радость…»

Хозяин попытался меня обмануть. Из шести чашек «Радость» оказалась в двух, а в остальных– «Печаль…»

– Не может быть! – кабатчик смотрел на меня как на волшебника.

– Опыт не пропьешь! – отозвался я.

– Это же сколько ж надо… – он находился не только под впечатлением того, что сделал я, но и под впечатлением своей недавней речи. Так и не закончив фразы, он склонился передо мной, сделав очевидный для себя вывод.

Что он подумал, не знаю. Может быть, принял меня за местного Гарун-аль-Рашида. Наверняка есть ведь тут такой. Или был когда-то. Хожу инкогнито, смотрю что тут и как. Все верно. Это одежда у человека может быть и своей и чужой, а вот голова и вкусовые пупырышки на языке – только своими. Добавляя себе значимости, я нахмурился.