Анна Степанова - День середины лета [СИ]

— Веселая выдалась ночка… — нарушила его мрачные раздумья Слава.

Казалось, она все порывается что-то рассказать, но каждый раз себя одергивает.

Впрочем, мужчине сейчас было не до ее странностей.

— Я был уверен, что уж здесь-то безопасно, — со вздохом признался он. — Недооценили мы, выходит, Взывающих. Эти везде найдут и пролезут…

— Значит, спрячь Илана там, где не найдут, — пожала Слава плечами так спокойно, словно не было на свете ничего проще.

— Легко сказать! — хмыкнул Огнезор с неожиданным, чуть нервным весельем. — Если исчезнет он на все оставшееся до коронации время, наверняка слухи пойдут: мол, наследник мертв, а на трон Гильдия самозванца посадить хочет!.. А если во Дворце оставить, то, как ни охраняй, рано или поздно доберутся… Хотя знаешь… — вдруг задумался он. — Устроим-ка мы Его будущей Божественности, скажем… познавательную поездку по Империи. Доедем со всей помпой до Крама, а оттуда потихоньку затеряемся. Будем иногда показываться то в том, то в другом городишке, каждый раз неожиданно и в разных концах Империи, устраивать прием или инспекцию… Заодно местную знать привлечем… Как думаешь?

— Думаю, тебе просто на месте не сидится, — ворчливо отозвалась Слава.

Но, странное дело, показалось Огнезору, что его решением покинуть столицу почему-то была злючка довольна…

Странное беспокойство накрыло улочки Небесного города — горячечное, нервное, выжидающее. Хоть не прошло еще и семи дней с пышнейшего погребения, и полоскались еще на ветру, барахтались в весенней, горькой солью пахнущей, пыли траурные ленты да стяги; и не умерли еще на ступенях Императорского родового склепа лепестки благородных фиолетово-серых лилий, столь лелеемых прежде в дворцовой оранжерее, — а забыт уже был венценосный покойник, ибо новые чаяния, новые дела и слухи занимали теперь умы столичных жителей.

Как ни пряталась Илл'а от мира — а достигало кое-что и ее ушей.

Трепалась, гремя на кухне посудой, приходящая Моранова служанка: о том, что рыба на рынке расти в цене стала, ибо боятся лодки в море выходить — четыре уже за прошлое семидневье сгинули. Да и средь матросов страх поселился: говорят, пропадает народ без следа прямо с корабельных палуб. До сих пор на волны, пиратов, хищных тварей морских грешили — но вчера сгинувший три дня назад муж Жарутки Голосистой, рыбной торговки, воротился: жив и телом здоров, да только не при себе словно… Говорит, ходит, работу делает — а глаза пустые, жуткие… Не иначе, море его душу забрало!..

Плакался, стараясь выторговать лишнюю монетку, ушлый проныра-лоточник, у которого покупал аптекарь уже много лет морскую соль, рыбий жир, водоросли для притираний и зелий, деревенскую сивуху для настоек, толченый мел для пилюль и пудры, свечной воск и дюжину прочей мелочи. Говорил: сложно стало честному человеку из города выбираться. На воротах уж который день сильная стража бдит, всякого проверяют, перетряхивают — да еще и темный мастер собственнолично в каждый короб нос сует…

Расправляя пышные усы, важно разглагольствовал о непонятных беспорядках в лихих кварталах старинный Моранов приятель-стражник. И прежде он нередко захаживал к аптекарю в гости на кружечку пива — теперь же, с Илл'ыным появлением, просиживал в уютной кухоньке уже каждый свободный от караула вечер. Господин Моран с охотой кивал его рассуждениям, поддакивал в нужных местах — а сам поглядывал с хитринкой на хмурящуюся от неловкости девушку, которой не всегда удавалось вовремя улизнуть от этих посиделок.

Илл'е же становилось вдвойне неудобно. Добродушный усатый дядька юной жрице в отцы годился. И ладно бы он лишь присматривался к ней покровительственно, оценивал со здоровой практичностью зрелого мужчины, решившего, наконец, покончить с холостой жизнью, — как было в первый день их знакомства! Но к концу недели Моранов приятель вдруг начал на нее пялиться с каким-то щенячьим удивлением, заставляя лекарку уже всерьез переживать за свою будущность. Покидать тихое здешнее пристанище раньше времени Илл'е не хотелось, а разбитое сердце старинного друга аптекарю вряд ли по душе придется…

Зато неприятный постоялец девушке больше на глаза не казался: чем чаще захаживал на огонек блюститель порядка, тем реже слышно было подозрительного жильца сверху. Появлялся да исчезал "хорек" всегда незаметно — и только по скрипу половиц можно было догадаться, что комната на втором этаже обитаема.

Тяжелый след опасного амулета изо дня в день становился меньше — господин Моран уже довольно потирал руки, представляя, как выставит квартиранта на улицу… Илл'а же торопилась изо всех сил — и все равно чуяла: не успеет! Малодушно утешалась, сердито обзывая грызущее предчувствие беды глупостью; крутилась в суете аптечных дел, слушала сплетни, обрастала знакомствами с соседями. Пыталась убедить себя, что нынешняя ее жизнь — надежная и настоящая, что время еще есть, и даже, возможно, удастся застрять в этом тихом уголке надолго… Но что-то мешало ей в это по-настоящему верить. И каждую ночь подолгу вертелась Илл'а без сна в постели, и каждое утро потихоньку ругалась, не без труда отыскивая в кармашках новенькой дорожной сумки гребень, зубное семя или смену белья — но каждый вечер все равно упрямо собирала свои вещи, будто с рассветом предстояло пуститься в дорогу…

Так оно, конечно, и случилось. Уже на девятый с ее побега день.

Их постоянный гость — стражник — явился накануне не с вечерней зарей, как вошло уже у всех в привычку, но в ленивый послеобеденный час. Был он при мече и в форме, старательно выпячивал широкую грудь, а вместо обычной, чуть в усы, приветственной улыбки, физиономию строил официально-унылую — сразу видать: не кружечку пропустить, но по делу явился. За ним под веселое треньканье колокольцев в аптеку шагнул тусклый, линялый человечек — сутулый, близоруко щурящий глаза, невзрачный от лысоватой макушки до пыльных носков сапог, но задирающий кверху острый нос столь начальственно да по-чиновьичьи важно, что никто не посмел бы усомниться в его немалом положении в столичной ратуше.

— По поручению Имперской канцелярии и Храма, инспекция городских лекарей, амулетчиков и травников! — гнусаво сообщил он куда-то поверх Морановой головы.

То ли слова эти, то ли сам посетитель, чуть не заставили Илл'у застыть столбом от внезапного приступа тревоги — но девушка все же совладала с собою. Аккуратно, недрогнувшей рукой отсчитала последние семь капель успокаивающего зелья, неторопливо заклеила воском крохотную склянку, осторожно вручила его бледной измотанной покупательнице, приняв в уплату три медных монетки да пожелав, как водилось, телесной крепости. Затем степенно убрала оставшееся зелье на полку, сняла аптекарские перчатки, расправила подол серого платья, втайне радуясь, что приметные храмовые балахоны как раз сохнут на заднем дворе после стирки, — да, выйдя из-за прилавка, устроилась скромно на скамье у дальней стены. Мол, изволит господин аптекарь свою помощницу важному чиновнику предъявить — его право, а нет — так она и не будет мешаться…