Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев

— Девочка!

— Да.

Мужчина состоял из листьев орешника и вяза. Внутри него прятался какой-то цветок, пахнущий тревожно и кисло.

— Как тебя зовут?

— Эльга. Эльга Галкава.

— А взрослые в доме есть?

Мужчина высунулся больше, чем наполовину.

— Мастер скоро вернется, — сказала Эльга.

— Мастер Мару?

— Да.

— Какое удивительное известие! — Мужчина обрадованно показался весь. — Мне нужен портрет на удачу.

Обнаружилось, что он бос, и ноги его испачканы в глине. Видимо, букет ему был действительно необходим.

— Мастер будет принимать через неделю, — сказала Эльга.

— Понимаю, понимаю, — закивал гость. — Но ты скажи ей, что я — первый на портрет. Илокей Фаста — первый.

— Я скажу.

— Скажи обязательно. Илокей Фаста.

Эльга улыбнулась.

— Ну, все, — сказал мужчина, потоптавшись, — я пошел.

Он повернулся, но не попал в дверцу. Смущенно вжал голову в плечи, махнул Эльге рукой и вышел.

Закончить букет за ним удалось с трудом. Наверное, с полчаса Эльге понадобилось, чтобы нащупать верное настроение, но и потом ни легкости, ни ощущения, что каждый лист ложится на свое место, уже не было.

Мастер вернулась с двумя корзинами покупок и людьми в робах, сразу же принявшимися что-то перемещать в доме. Серьезная женщина увела лошадей. Затем во двор въехала подвода, груженная досками и мешками.

Эльге достался кусок пирога с потрохами, и она, уплетая его, смотрела снаружи, как внутри дома ходят сосредоточенные тени, то стоят напротив окон, то пропадают в глубине, то, собравшись вместе, что-то обсуждают.

Возможно, самому дому тоже было непривычно такое внимание, потому что он начал покряхтывать, кашлять пылью, а потом сердито выдул из печной трубы густой черный дым.

— Ну как ты?

Унисса, присевшая рядом с ученицей, успела обзавестись задорными усами из сажи и царапиной на лбу.

— Вот, — Эльга протянула мастеру законченный букет.

— Хм.

Унисса склонила голову, потом подержала над букетом ладонь.

— Хорошо, — неожиданно сказала она. — Тепло идет. И ощущение в листьях есть. Но четкости маловато.

— Это лето, — сказала Эльга.

— Нет, — рассмеялась мастер. — Это просто пойманное тепло. Завтра, моя милая, начнем с самого простого.

— С чего?

— С кувшинов, тазов, рукомойников, горшков, сандалий, юбок, платков, колес, оглобель, подушек и прочих вещей.

— Но мастер Мару…

— Думаю, трех букетов в день будет достаточно.

Эльга хотела возразить, но посмотрела в глаза Униссы и кивнула.

— Да, мастер Мару.

— Нельзя бежать впереди ветра, — объяснила женщина. — Сначала — ветер, потом — листья, потом — ты.

Они помолчали.

С подводы начали сгружать доски и уносить в дом. Облаков стало больше, они группками пробирались на север.

— А вы знаете такого Илокея Фасту? — спросила Эльга, вспомнив босого бородача.

— Он еще жив? — удивилась мастер. — Надо же.

— Он заходил и сказал, что ему нужен букет на удачу.

Какое-то время Унисса, подняв голову, смотрела на черную крышу здания за забором.

— На этой стороне Гуммина не любят селиться, — сказала она задумчиво. — Место считается нехорошим.

— Почему?

Унисса улыбнулась.

— Этот большой дом напротив был лекарским приходом. В нем размещались скорбные умом. Сумасшедшие. Их одно время было очень много. По соседним наделам однажды прошлась плясунья, и всех больных свозили сюда.

— Ой, плясунью я знаю! — сказала Эльга. — У нас женщина одна года три назад посреди дороги вдруг — раз! — и закружилась. Только ее быстро повалили, а потом в бане заперли.

— А потом?

— Не знаю. Кажется, увезли куда-то.

— Наверное, к мастер-лекарю. А здесь лечил мастер Хеворрин, и мастер Крисп ему помогал, потому что видел больных изнутри. Но плясунья тяжело поддавалась, и многие горожане боялись заразиться. Даже стену думали строить.

Унисса притянула Эльгу к себе.

— А Илокей Фаста, — сказала она, — один из тех, кого так и не удалось вылечить до конца.

— Но он не пляшет.

— Не пляшет. Только он все равно странный, нет?

— Наверное, — сказала Эльга, подумав.

— Илокей Фаста — всегда полон тревожных предчувствий. И боится неожиданно умереть. Будь с ним настороже: он бросает слова, как листья.

— Как это?

— Может нарисовать словами картину, в которую ты поверишь.

— Значит, он — мастер?

Унисса вздохнула.

— Нет, он недовылеченный сумасшедший. Но, в сущности, безвредный человек. Если, конечно, не придавать его речам значение.

— А что он говорил вам?

Унисса молчала так долго, что Эльга подумала, что она уже не ответит.

— Он сказал мне, — произнесла мастер, — что я умру внезапно. Что меня убьют. Я полагала, что это случится в Дивьем Камне.

— Но не случилось же!

— Нет.

— Он — дурак!

— Он просто несчастный человек, — улыбнулась Унисса. — Возможно, его слова сильнее его. Он бы и рад хранить их при себе, но они открывают ему рот и выскакивают оттуда. Как листья из мешка.

Эльга фыркнула.

— И вы сделаете ему букет?

— Сделаю. Это ему поможет.

— А мастер всем людям должен помогать?

— Хороший вопрос. А ответ на него простой: всем. По возможности — всем. Только иногда так, как он понимает эту помощь. Ну, все, — Унисса поднялась, отряхнула юбку, — день длинный, надо поработать.

— А я? — спросила Эльга.

— А ты иди на кухню и перекуси. Найдешь там самую простую кружку — она будет твоим заданием на сегодня. И лучше, чтобы ты успела подняться наверх, потому что внизу будут перекладывать и чинить полы.

— Да, мастер Мару.

Унисса шагнула в сторону входной двери и остановилась.

— Не слышу радости в голосе. Хочешь задание посложнее кружки?

Эльга встала с лавки и с надеждой кивнула.

— Глупенькая девочка, — сказала мастер. — Я тоже была такой. Хорошо, — ее глаза весело блеснули, — в одной из корзин, что я принесла, есть две головки сыра. Выбери ту, что поменьше, и постарайся набить такой букет, чтобы мне захотелось его съесть.

Эльга подскочила на месте.

— Да, мастер Мару!

— Какие листья?

— Береза и солнечник, — без раздумий ответила девочка.

— Тогда — вперёд!

Это было веселое и самое лучшее время.

Сыр, конечно, получился несъедобным.

В том смысле, что на первых шести букетах, которые Эльга набила за два дня, имелся не сыр, а какая-то желтая размазня округлых очертаний.

Эти букеты она сама срезала ножом, как обычно с противня счищают подгорелое мясо. И хотя в душе шевелилась некоторая вина перед листьями, дощечки она выскоблила безжалостно. Нечего!

Внизу стучали и пилили. Мужские голоса говорили разные слова, иногда вовсе не предназначенные для детских ушей. В окно дышало лето. Птицы взлетали над крышей лекарского прихода. В ворота заезжали телеги. Иногда под самым окном работники устраивали перекус и громко рассказывали непонятные истории и хохотали.