Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев

Рот ее приоткрылся, но Унисса стукнула пальцем по букетной раме:

— Сядьте прямо!

— Да-да, — женщина отпрянула и замерла, вращая подведенными глазами. — Возможно, она имеет виды на резчика.

— Возможно, — сказала Унисса.

Мягкие розовые листья слегка разошлись. Но Эльга не разглядела, что было под ними.

— Я бы хотела, — сказала женщина, помолчав, — чтобы ей было стыдно. Вы можете сделать так, чтобы ей было стыдно? Через портрет? Я ей подарю тогда.

Пальцы мастера остановились.

— Я делаю букеты только для посетителей, — Унисса посмотрела на женщину. — Вы понимаете?

Та кивнула.

— А как же!

Подол платья подмел пол. Случайный лист, выскочивший из-под Эльгиной ладони, движением воздуха сдуло к порогу.

— Я знаю, что вы делаете эти пор… букеты, чтобы людям было хорошо, — сказала женщина. — Вроде как бесплатно, от Гуммина, от энгавра Себаста Линдта, по распоряжению нашего кранцвейлера. Но что плохого, если я подарю ваш пор… букет другому человеку? Нет же такого запрета?

— Нет.

— Вот. И пусть ей будет стыдно!

Листья шелестели, потрескивали. Эльга пересела — ей казалось, что ворот платья закрывает прореху, в которую нет-нет и проглядывает второй слой. Женщина с легкой тревогой бросила на нее взгляд. Наверное, она догадывалась, что Эльга присутствует в комнате не просто так, но наличие ученицы мешало ей, сковывало разговор.

Про резчика и не поговоришь.

— Букет будет только для вас, — сказала Унисса.

Она запустила руку в сак. Эльга синхронно сделала то же самое.

Фыр-р! — рассыпались листья, не собираясь соскальзывать. Ноготь. Пальцы. Два букета. Лицо женщины — на одном, хлеб — на другом.

— Еще долго?

Мастер качнула головой.

— Будьте терпеливы.

— Да я уж здесь пол-дня сижу! — возмутилась женщина, щупая ожерелье на шее. — Сказали, что мастер в городе. Что портреты делает, от которых всякое… Чудеса. Я ж не дура какая! Мне разве такой портрет не нужен?

— Букет.

— Ну, букет, портрет, — женщина, скривившись, махнула полной рукой. — Бесплатно — и хорошо. Только долго.

— Увы. Эльга, — позвала Унисса.

Девочка отложила свою работу.

— Да, мастер Мару.

Она подскочила к стулу, на котором сидела Унисса. Перед ней стояла наклонная доска — марбетта — с рамкой на продольной рейке.

— Что скажешь? — спросила Унисса.

С букета на Эльгу смотрело самодовольное, полное презрения ко всему существо. Ожерелье из липы казалось ошейником. Несколько неуловимых движений ногтем — и в глазах существа появился жадный блеск.

— А так разве можно? — шепотом спросила Эльга.

Букет отталкивал. Его хотелось выбросить и вытереть руки.

Женщина напряженно поерзала.

— Что там? Я плохо получилась? — спросила она, вытягивая шею.

— Вообще-то так нельзя, — тихо сказала Унисса Эльге, совершенно игнорируя заказчицу. — Ты видишь суть, но суть, которая только ранит. Что же делать?

— Не знаю.

— Смотри, — улыбнулась Унисса. — Важно…

— Я все же не понимаю, — встала женщина, которой надоели перешептывания учителя и ученицы. — Если портрет не удачный…

— Сядьте!

Голос стегнул, как плетка. Женщина, ничего не соображая, шлепнулась обратно на стул. Пуф-ф! — мягким колоколом опал подол.

— Сядьте, — уже мягче повторила Унисса. — Осталось чуть-чуть.

— Я не возьму, если неудачный, — пробормотала женщина.

— Как угодно.

Унисса несколько мгновений всматривалась в букет под рукой.

— Важно, — сказала она Эльге, — не показывать то, что есть плохого, а мягко менять это в человеческой душе. Понимаешь?

Девочка кивнула.

Унисса слегка коснулась букета кончиками пальцев, чуть смещая рисунок. Мелкая крошка посыпалась на марбетту.

Вместе с движением листьев, казалось, что меняется не только букет, меняется общее настроение внутри него. Лицо женщины приняло задумчивый вид, жадный блеск исчез из глаз, неясная тень мелькнула и пропала, скользнув по щеке и шее.

— Теперь горечавка, — шепнула Унисса.

Стебелек травы нырнул под листья.

— Чарник.

Еще лист. Два-три касания, и лицо на букете осветилось, будто разбуженное мыслью, сделалось одухотворенным и притягательным.

— Смотри, — сказала Унисса и повернула голову ученицы на женщину, сидящую на стуле.

Эльга ахнула.

Сквозь слой жимолости и лимонника протискивались черные, сухие, похожие на скорлупки скукоженные листья и рассыпались в прах. Но что было еще волшебней — все движения мастера, игра его пальцев по букету тут же отзывались в живой женщине, и Эльга расширенными от восхищения глазами наблюдала за перестроениями листьев и шелестящими волнами, прокатывающимися по ней от живота к плечам.

Как это возможно?

— Готово.

Воздух застыл. Листья прекратили свой гомон.

— Что?

Женщина часто заморгала, будто никак не могла прийти в себя. Эльга подумала, что она сейчас с удивлением прислушивается к случившимся переменам.

— Вот, возьмите.

Унисса протянула тонкую, в рамке, дощечку букета.

— Долгой жизни! — женщина несмело взяла букет. — Можно идти?

— Можно, — кивнула Унисса.

— Долгой жизни, — повторила женщина, поклонившись.

Она дошла до дверей и вдруг остановилась.

— Ой, — сказала она и повернула букет к мастеру. — Это я?

— Вы.

— Я какая-то… — женщина улыбнулась. — Молодая какая-то.

Она порывисто прижала букет к груди и заторопилась через двор к воротам.

— Это надолго? — спросила Эльга.

Унисса вздохнула.

— Как человек захочет.

Несколько раз они выбирались за стены города в небольшие рощицы.

Эльге было удивительно хорошо среди деревьев. Ей слышались разговоры листьев, их сонное бормотание в безветрие и их рассерженный шелест, когда с севера задувало холодом, их расслабленная болтовня, когда слабеющее солнце дарило легкое, ветреное тепло. Вы знаете, в Шоэрсе заяц сбил утку, спасаясь от охотников? Весь лес смеялся. Одна иглолистая даже ветвь сломала. А в Оленьем Роге утонула корова. Это что, я вам скажу: в лесах Тангарии полно мертвецов. Своих и пришлых. Там ловят сумасшедшего мастера. В Каначубе — летние деньки, в Эскарроне выпал первый снег.

Это были удивительные новости, и Эльга знала, что все в них правда.

Она бродила теперь одна, Унисса оставалась на опушке и часто просто сидела на повозке с отсутствующим видом, подставив лицо солнечным лучам.

Любой лес был своим. Листья передавали Эльге, кто и где в нем находится, она безошибочно выходила к ручьям, охотничьим домикам и не попадала ни в ямы, ни в капканы, поставленные на лис.

Сак распухал, и, возможно, его стоило перешить, увеличив размер.

В третий день версеня Эльге исполнилось четырнадцать. Число сделанных букетов перевалило за сотню. Часть из них Унисса повесила на простенок в большой комнате, сказав, что это будет стена ее достижений.