Дмитрий Тихонов - Медианн №3, 2020

Это непременно произойдет и теперь. От воды к поросенку сужающимся коридором вел высокий забор, к внутренним бокам которого крепились куски мяса. В конце коридора перед приманкой и был замаскирован капкан.

Вольник черпал пригоршнями грязь и обмазывался ею, приглушая запах. С гарпуном наготове он стал красться. Сердце бешено колотилось, над головой громыхнуло. Охотник взобрался на лестницу, приставленную к забору. Поросенок визжал и носился вокруг столба.

Зверь скрывался за плащаницей дождя. Он был на берегу. Неведомым образом ощущалось его присутствие — первобытная связь жертвы и охотника. Кион занес руку для броска и, раздувая горячим дыханием щеки, выжидал. «Явись!» — требовал он…

…и тот показался.

Темная клякса обрела очертания. Зверь двигался вяло, но, между тем, устрашающе. Словно обнюхивал свое логово: не пробрался ли кто в него? Кион вперился в зверя, глаза заливали капли дождя. В голове звенела единственная мысль — чтобы зверь шел дальше, шаг за шагом, своими жирными ногами шел прямо в капкан.

И он шел.

Чудовище волочило длинную тушу, играя здоровенным хвостом. Странник готов был дать руку на отсечение, что такой массивный зверь ему не встречался.

Чем ближе подступал враг, тем слабее визжал поросенок. Будто проникающий на расстоянии яд парализовал жертву. Порция бесовской отравы досталась и Киону. Дождь замедлился. Казалось, можно следить за падением каждой его капли. Звуки стали глухими, словно раздавались из потустороннего мира. Силы высасывал хтонический вихрь. Вольник едва удерживал гарпун.

Еще немного — и зверь ступит в капкан. Иди же!

«Не убивай бога», — отвлек чей-то голос.

Кион рывком обернулся и, не удержавшись на лестнице, полетел вниз. Он больно шмякнулся оземь, дыхание сперло. Мужчина потер грудь и повернулся на спину, жадно хватая ртом воздух. Взор ухватил мальчишку в обгорелой одежде.

Радим?

Кион сощурил глаза. Нет, это был не он. А Павлос, сын Киона. Его многие годы как мертвый сын. Волосы на опаленной голове торчали кустистыми пучками. Лицо и руки мальчика покрывали алые рубцы, какие оставляет после себя огонь. Охотник протянул к сыну руку. Из темноты вышла женщина — с водянистыми пузырями на коже. Она положила руки сыну на плечи. Вольник, конечно, узнал ее. Он проговорил дрожащими губами имя женщины — Атемия — и вскочил.

Но любимые люди как в воду канули.

Кион закрутил головой, вглядываясь в предрассветный мрак.

Молния осветила рассеянное лицо, с которого стекал кровавый дождь. Звериный крик вернул к зловещей реальности. Вольник поднял гарпун и взмыл по лестнице. Приплюснутый хвост скользнул в ночь; послышался всплеск воды. Поросенок вжался в грязь и похрюкивал.

Безутешный отец завопил.

Зима наступала на пятки. Новый хозяин караулки законопатил ее изнутри шкурами, затребовал у старосты теплую одежду. Если не удастся поймать зверя до того, как на озере встанет лед, размышлял он, придется ждать весны.

Утро начиналось с обращения к Богу. Кион бережно брал из сундука писанный на кипарисе образ и молил Его о благодетельстве, просил свести их со зверем снова. Он неустанно благодарил братьев-монахов, не оставивших его, утерявшего всякую цель, умирать в той пещере. Он вспоминал каждого, кто помог ему обрести Бога. Кто познакомил со Священным Писанием, которое, куда бы он ни направлялся, всегда было с ним. Молитвой и заканчивался день. С воскурением фимиама, когда на душе становилось особенно черно.

В сундуке хранились и другие ценности. Дары, оставленные ему на жертвеннике судьбы. Обломки прежней жизни, ставшие путеводной звездой. Память о тех, ради кого он не имел право отступить.

Кион доставал золотой гиматион той, кого не уберег, и прятал в него лицо. Вдыхал ее запах, ее голос, ее любовь.

«Прости меня, Атемия», — горько повторял он каждое утро, веруя в ее блаженную жизнь на том свете. О райском счастье Павлоса думал он и когда поглаживал льняной хитон сына.

После утренней молитвы вольник садился в однодеревку и, взлохмачивая белесый туман над водой, проверял сети. Он освобождал крупную рыбу и чаял, что завтра в них попадется зверь. Ночью он зажигал факел и бороздил с ним озеро, вожделея увидеть над поверхностью искры в смоляных глазах, чтобы запустить меж них гарпун.

Капкан охотник установил в другом месте. Но ловушка приманивала только лис да воронов. Должно быть, зверь больше не позарится на подрезанного поросенка. И Кион догадывался, чего тот жаждал.

Отчаяние, как и холод, день ото дня крепло. С первым снегом укоренилось осознание, что ближайшее будущее ничего не сулит.

— Где приманка? — спросил он как-то у посыльных.

Телега прибыла без клетки, с одними дровами. Селяне рассеянно переглянулись.

— Забыли, о чем я просил? — подскочил к ним вольник. — Прошлый поросенок умер, мне нужен другой. Где он?

— Пойми, — взял слово Ратибор, — скот гибнет от мора. Свиней почти не осталось.

Охотник обвел увядшие лица сверлящим взором. Загорелось желание продеть крючки через щеки посыльных и зашвырнуть каждого из них в озеро. Не поимки зверя ради, а чтобы унять раздражение этими глупцами.

Кион занес руку. Чтобы сдавить Ратибору шею, затребовать привезти всех живых особей. Но тут он увидел Радима. На юнце был овчинный тулуп не по росту. Рукава его свисали крыльями какой-то чудаковатой птицы. Охотник подобрел глазами и убрал руку.

— Доставьте мне завтра солонину на месяц. А ты — сюда! — махнул он Радиму.

Они бродили по берегу и разговаривали.

— Ты совсем не помнишь своих родителей? — спросил Кион.

Юнец помотал головой.

— Только голос отца помню. И то, что он наказывал.

— Что же?

— Чтобы я помогал людям. — Радим шмыгнул носом. — Я так и делаю. Собираю хворост, сею лен, мою бабу Вею…

Кион хохотнул. Стало неловко, будто он сотворил что-то для себя чуждое.

— Что с теми, другими, до меня? Знаешь? — отворачиваясь от вьюжного ветра, поинтересовался вольник.

Юнец сделался серьезным и произнес, глядя на сгорающий в воде снег:

— Они не там искали.

— Что искали?

— Не там искали себя.

Мужчина не стал уточнять, что тот имел в виду. Видимо, наслушался взрослых.

Радим слепил снежок и запустил в озеро. Он развеселился, как если бы попал в цель, и подул на пальцы.

— Метель начинается, пора назад.

— Давай.

Юнец побежал, размахивая «крыльями». «Там ли я ищу?» — спросил себя странник.

Дверь отворило. В караулку сыпанула белая крупа. Огонь в очаге стал плеваться искрами.

Кион подскочил, чтобы запереть дверь. И увидел на пороге их. Они пошатывались от ветра и горестно, словно извинялись за проигранные схватки, взирали на него.