Дмитрий Тихонов - Медианн №3, 2020

Он подбежал к лошади. Туловище животного было обвязано веревками.

— Вы что с ней собрались?.. Я же приказал… Да я вас… — бормотал он и разглядывал непривычно большую морду, измазанную медом. В гриву вплели цветные ленты.

— Это не твоя. Мы оберегаем твою лошадь, — поспешил унять его негодование староста.

Кион отпрянул. Лошадь действительно была не его. Он перевел безумные глаза на мужчин, стоящих вокруг выдолбленной проруби. В руках они держали деревянные пешни.

Он подступил к проруби и глянул на покрытую ледяной стружкой воду. Люди молчали и косились на секиру в его руке.

— Позволь нам закончить. Скот гибнет. Мы обязаны принести этот дар, — стал упрашивать староста.

Чужестранец обвел взглядом перепуганные лица.

— Пусть будет по-вашему. — Он взмахнул рукой, мол, совершайте свой дикий обряд. — А то, гляди, еще с голоду подохнет ваш бог. На кого мне тогда охотиться?

Он с осуждением посмотрел на старосту и убрался за спины, желая лично увидеть, что будет дальше.

— Берите! — скомандовал староста.

Четверо мужчин ухватились за концы веревки. Таислав подвел лошадь к проруби. Он заглянул ей в глаза, будто вкладывал в них послание, и зашептал. Похлопал лошадь по шее и велел помощникам приступать.

Мужчины разошлись. За ними встали другие, которые тоже вцепились в веревки. С противоположной стороны стали тянуть. Лошадь заржала и, упираясь копытами, заскользила по льду. Потянули сильней, и животное повалилось в прорубь, уйдя под воду.

— Крепче держите! — гаркнул староста.

Один сорвался в прорубь, ему подали пешню и вытянули.

Селяне что было сил натянули веревки, и лошадь показалась над поверхностью. Из открытой пасти вырывались клубы пара.

Староста возносил хвалы подводному богу. Люди собрались вокруг проруби и ликовали.

— Славим Ящера! Славим Ящера! Славим Ящера! — хором повторяли они.

Дыхание животного становилось все тяжелей. Казалось, оно вот-вот замерзнет насмерть. Но тут вдруг лошадь очнулась и громко, точно испытывала сильную боль, заржала. Ее качнуло к краю, и она разом исчезла под водой. Мужчины побросали веревки, которые червяками заползли в воду. Люди восторженно ахнули.

— Он принял наш дар! — возвестил староста. — Уверуем в его снисхождение! Пусть милостью Ящера перестанет гибнуть скот, и будут полны наши нивы!

Люди еще какое-то время бросали в воду льстивые слова и начали расходиться.

Кион остался один. Вглядываясь в прорубь, он озвучил мучающий его многие годы вопрос:

— Следую ли я Твоему предначертанию?

Ему нужен был знак. Пусть это будет голова лошади, пусть это будет голова зверя. Но ничего такого. Под водой ему снова виделись укоряющие лица жены и сына.

Вольник распахнул глаза и узрел дьявольский лик. На нос и рот, не давая дышать, налегли холодные рукавицы.

— Проснулся! — хрипнуло над ним.

Он смачно влепил кулаком. Голова убралась, но руки, казалось, только сильней стали придавливать к лавке. Краем глаза вольник уловил двоих. Они бросили сундук и кинулись на помощь.

Один сцепил руки замком и хотел обрушить ему на голову, но промахнулся, лишь чиркнув по затылку. Вольник извернулся и упал с лавки, втянул воздух.

В кадык прилетел удар сапога. Душитель навалился на грудь. Он прижал Киона руками и коленями к полу. Цепляя друг друга ногами, сообщники принялись колошматить по голове.

— Сильней! — приговаривал душитель. — Знал же, проснется!

Рука скользнула за спину.

«Не теряй сознание!» — вспыхнула мысль.

Знакомая рукоять легла в ладонь. Вольник резким ударом направил кинжал в шею, повторил. Душитель приложил к ране рукавицу, из-под нее заструилась кровь.

— Он меня… — просипел он и умоляюще глянул на двоих.

Сапог попытался выбить оружие. Охотник удержал кинжал и, провернув, вонзил его в ногу давящего на плечо. Ухватил душителя за ворот и заслонился им. Одной рукой тот зажимал рану, из которой хлестала кровь, а второй гладил вольника по лицу.

Раненый рванул к выходу, за ним — следующий. Кион засадил клинок под нижнюю челюсть душителя, отбросил тело и поднялся.

Глаза застилало кровь, шатало, подступала рвота. Охотник схватил секиру в углу и пустился преследовать. Воры бежали к озеру. Вольник с размаху бросил секиру. Оружие обухом угодило в спину — один из нападавших повалился. Он попытался встать, но поехал на апрельской жиже и снова упал.

Кион наступал разъяренным шатуном. Поднял секиру; раненый полз на спине. Он трусливо держал перед собой руки и мотал головой. Охотник закусил губу, размахнулся и всадил лезвие ему в лицо, расколов пополам. Харкнул кровью и поспешил за последним.

Тут показался он — нечестивый, лукавый. Зверь в ином обличье дожидался на берегу. Это он привел их. Как и в тот раз, когда отнял у него семью. Лицо вольника исказил гнев. Он что было сил понесся на зверя.

Вор оттолкнул челн от берега, забрался в него и налег на весла. Уплыть, однако же, так и не успел. Кион прыгнул в воду и ухватился за челн.

— Ты снова явился? — закричал он, раскачивая лодку. — Забрал мою семью, а теперь решил выкрасть память о них?

— Не я… они не слушали меня. — стенал вор.

Но вольник, сдавалось, обращался не к нему.

— Я изничтожу всех твоих приспешников! — вопил он. — А следом и тебя!

Лодка накренилась, и вор завалился в воду. Но тут же показался на поверхности и закашлялся. Со рта его стекала красноватая слизь.

— Ты слуга дьявола!

Кион подскочил к нему и мертвой хваткой вцепился в волосы.

— Пощади, — взмолился вор, стоя по плечи в воде.

— Ты христианин? Отвечай! — требовал тот, кого считали легкой добычей.

— Да, хри… христианин…

— Читай молитву! Вслух! Чтоб я слышал!

— Я… — всхлипнул вор, — не знаю.

— Так и думал, — оскалился вольник. Он точно раскусил темный замысел. — Вы только и можете, что юлить! Как ваш превратный бог. — Он указал на челн. — Тогда я помолюсь за тебя.

Охотник утопил голову вора под воду, крепко ее удерживая. Его губы зашевелились в молитве. Руки под водой еще какое-то время хватали за одежду, но вскоре перестали. Кион отпустил недвижимое тело и вытянул челн на берег. Он поднял секиру и, унимая дыхание, стегал деревянного зверя глазами.

— Я презираю тебя. Ты лишил меня смысла в жизни, — выпалил вольник. — Жена и сын — все, что у меня было. Я отсек сотни твоих голов и не отступлюсь, пока не сгинет любая память о тебе.

Он забрался в челн и обрушил на него секиру, вырвав часть дерева-плоти.

— Атемия верила во Христа, — говорил он, рубя лодку. — Я же посмеивался над ней. Твердил, что рыба, за которой я отправлялся что ни утро, — это дар морского бога. Каким слепцом я был. Но потом пришел ты! — заорал он. — И увидел я, что нет в тебе человеколюбия! Ты оказался дьяволом, а не богом!