Дмитрий Тихонов - Медианн №3, 2020

У одного недоставало руки. Ламеллярный доспех был искорежен, в животе гнойно-бурым зияла дыра. От вывернутого носа, обнажая алый череп, по лбу тянулась трещина шириной с палец.

Второй опирался о палку. Казалось, туловище его держалось за счет одного позвоночного столба. Нить кишок подпирала выпяченная вперед тазовая кость. Содранная на шее кожа свисала багряным лоскутом.

Голова третьего была перекушена над ухом, и нижняя часть ее, как треснутое бревно, оттопыривалась в сторону. Правый глаз норовил вывалиться из глазницы. На боку углядывался след от укуса зверя, который, похоже, вырвал не одно ребро.

Они сообщили свои имена.

— Миан.

— Кентурион.

— Иулиан.

Язык присох к гортани. Разумом Кион, конечно, понимал: это лишь дьявольские проделки зверя. Что таким образом тот хотел запугать. Однако увечья выглядели настолько убедительно, что он не испытывал сомнения: зверь именно это и сотворил с ними.

Все трое в один момент развернулись и последовали в сторону озера. Влекомый шепотом, охотник пошел за ними. Он смекнул, куда его вели — к ловушке. Он укорил себя, что не захватил гарпун. Мертвые вольники понеслись вперед и растворились в снегопаде.

На берегу он увидел немыслимое. К столбу, что долгое время стоял без дела, был кто-то привязан. Маленького роста, нагой.

— Отец, мне холодно! — завидев его, проскулил мальчик.

— Павлос, сынок!

Кион сделал шаг, остановился.

— Ты меня не проведешь. — Он замотал головой. — Павлос умер! Это не мой сын!

Не доверяя глазам, мужчина растер лицо. Закричал. Видение не исчезало. Мальчик, с веревкой на шее, обнимал себя и плачущим голосом жаловался:

— Мне холодно… отец… согрей меня…

— Да, Павлос. Да, сынок, согрею, согрею.

Ноги потянули к сыну, который вдруг повернулся к воде и простонал:

— Отееец… он идет ко мне… я боюсь…

Вольник увидел его во второй раз. Снег облеплял чешуйчатый панцирь. Зверь проворно перебирал лапами и решительно стремился к столбу, к Павлосу.

— Отец, помоги! — пытаясь стянуть веревку, стонал мальчик.

Кион принялся молиться, попутно ища глазами, чем можно отпугнуть зверя. И плевать, настоящий тот или нет.

Зверь вдруг повернул к нему голову, и у самых ушей послышалось ядовитое шипение: «Ты не спас сына тогда, не спасешь сейчас!»

Зверь продолжал наступление. До Павлоса ему осталось лишь несколько шагов.

— Сынок, я иду! — кричал Кион, волоча ставшие вдруг ватными ноги.

Зверь оказался быстрее — и вот он раскрыл пасть и вгрызся мальчишке в ноги. Рванув на себя, он потащил бедолагу к озеру.

— Оте… — хрипнул Павлос, хватаясь за веревку, — …моги.

Веревка натянулась. Хрустнули позвонки, разорвались мышцы. Зверь волочил уже безголовое тело. Руки сына плетьми тянулись по снегу. Кион перевел взгляд на голову. Павлос смотрел на озеро, на себя.

— Я верну его… сынок… верну… верну… — в бреду повторял Кион, волочась к озеру.

— Верну.

Он забрался в ледяную воду и стал колотить по ней кулаками.

— Покажись! Покажись! Покажись!

Но зверь не показался.

Бил жар, горло резала боль. Под блинами шкур тело обливалось потом как в бане. У очага горбился староста. Он убрал с огня горшок и перелил в чашу. Подал вольнику:

— Выпей.

Кион послушно проглотил обжигающее, густое.

— Радим нашел тебя на берегу, — сообщил Таислав. — Закоченел совсем.

— Зачем. — слова давались с трудом, — помогаешь?

— Как не помогать? Люди же.

Кион не находил ответа, почему староста ослушался своего бога. Их бог желал ему смерти, заманил в стужу. Впрочем, какая могла быть воля у подводного гада? Видимо, на то замысел истинного — его — Бога, решил Кион.

— Отлежись, а после вернешься к охоте. Если пожелаешь, — сказал староста.

Отвары помогали. День за днем вольник шел на поправку. В караулку к нему захаживал Радим. Однажды юнец завел колючий разговор.

— Ты много убил богов? — спросил он, стругая лучину.

Кион покосился на него, обдумывая, стоит ли отвечать.

— Не считал.

— Больше, чем пальцев?

— Каких пальцев?

— На руках и ногах.

— Не знаю.

Воцарилось молчание.

— Больше, — не выдержал охотник.

— Они тоже жили в озере?

— Не все.

— А где?

Зрачки вольника заметались. Он разом вспомнил каждого обезглавленного зверя.

— Некоторые держат их в домах, — брезгливо выговорил мужчина. — Кормят, полагая, что эти змеиные отродья оберегают их. Невежество — причина того, что люди благоговеют перед склизкими Пенатами. Им и невдомек, что лишь по законам Божьим идет дождь или зреет урожай, а не потому, что накормлен отвратный аспид.

— Какие они, те боги? Такие?

Юнец развел руки на всю длину.

— И такие. И меньше попадались. Как собачонка.

— Зачем ты их тогда убиваешь, если не веришь, что они боги?

Кион отвел глаза. Должен ли он объяснять юнцу, что их бог, выбравшийся когда-то из моря, забрал у него все?

— Так решила Церковь, — только и нашелся он, что ответить. — Я слуга Божий и всего-навсего исполняю Ее веление. Лишь выкорчевав сорняки ереси, можно засеять семена праведности.

Радим хлопал глазами. «Как встреча со мной повлияет на его жизнь?» — подумалось вольнику.

Когда немощь отступила, он начал выбираться наружу. На озере встал лед. Тут и там тянулись вереницы купеческих саней. Оставалось дожидаться весны.

Однажды Кион подозвал старосту и протянул ему увесистый мешочек. Таислав достал одну из монет. На аверсе был образ Христа Пантократора с Евангелием в руках, на реверсе — помазанник Божий басилевс Никифор Второй Фока, которому Богоматерь передавала крест.

— Здесь много, — хмуря брови, проскрипел охотник. — Знаю, ты станешь отказываться. Но я настаиваю, чтобы ты принял. Будем считать это платой за…

Таислав покачивал головой. За что была эта плата? За спасение жизни поборника чужой веры? Или это откуп за предстоящее убийство их хранителя?

— Ты прав, — вымолвил староста. — Я бы не взял их. Но если настаиваешь, то я сохраню их на тяжелые времена.

— Хорошо.

Вольник ощутил успокоение.

Над озером взошло солнце. Люди этих земель полагали, что светило ежедневно рождалось из пасти подводного бога. Его же он проглатывал на закате.

Кион разминался — рассекал секирой морозный воздух. Вдруг опустил оружие.

Неподалеку грудились люди, донеслись их крики. Несколько человек совершали ритмичные взмахи. Охотник заметил еще кое-что, заставившее его поспешить на озеро.

— Не смейте, — стискивая зубы, рычал он на бегу. — Не смейте!

Люди дружно развернулись и глазели на мчащегося странника. Таислав выступил вперед.

— Ты, должно быть, не так понял! — закричал он.

— Отойди! Быстро отойдите от нее! — Вольник пригрозил секирой.