Моника Пиц - Ночь лазурных сов [litres]

– Произведения? – весело повторил Якоб. – Это фотографии, а не произведения искусства.

– И что? Нет никого, кто бы так живо изображал людей.

Если ее неожиданный экскурс в прошлое должен был иметь более глубокий смысл, то, возможно, она сумела открыть Якобу глаза на то, что эти бесполезные, по его мнению, упражнения для пальцев являются чем-то особенным.

– Никто больше не рассказывает историй о повседневной жизни.

Якоб скептически пролистал свои фотографии, словно видел их впервые.

– Ты всегда говоришь такие странные вещи, – сказал он, заинтересованно глядя на нее. И это тоже было странно: Йонас, Якоб, те же глаза, тот же взгляд, та же неуверенность.

– Ты когда-нибудь попытаешь удачи в газете? – уклонилась она от смущения. – В новостях?

Якоб засмеялся.

– У «Утра» даже нет машины, которая печатает фотографии. Наша ежедневная газета не публикует никаких фотографий.

– Может быть, не сегодня, – сказала Бобби. – Но наверняка уже завтра и определенно послезавтра. Фотографии – это будущее.

– И откуда ты все это знаешь? – спросил он.

Бобби могла бы многое рассказать ему об этом, но предпочла воздержаться от пространных объяснений. Якоб в любом случае не поверил бы ни единому слову. Она сама едва могла это понять.

– Восемь тридцать, – сказал грубый голос у нее за спиной. – Ваше время на кухне давно истекло.

Бобби повернулась и посмотрела в лицо мадам Зазу. Рыжие волосы над алебастрово-белым лицом, настороженные зеленые глаза: без макияжа и при дневном свете она выглядела гораздо моложе, чем вчера. Похоже, когда-то она была красавицей.

– Мне надо идти зарабатывать деньги, – сказал Якоб и щелкнул фотоаппаратом. Фотографии он действительно взял с собой.

Бобби осталась. Она не могла оторвать взгляда от мадам Зазу, которая, кашляя, поставила на печь тяжелый кувшин с водой. Свободный, подпоясанный восточный халат открывал красочные рисунки на ее теле. Мадам Зазу слишком отчетливо ощущала на себе заинтригованный взгляд Бобби.

– Это своего рода дневник, – сказала она. – Другие люди заводят альбомы с рисунками, а я храню лучшие татуировки, которые выгравировала сама, на собственной коже. Интересно?

– Восьмиугольная звезда, к примеру, – сказала Бобби, пытаясь казаться настолько беспечной, насколько это возможно. – Означает ли она что-то конкретное?

Лицо мадам Зазу внезапно потемнело. Она даже забыла покашлять. Бобби сразу поняла, что сказала что-то не то. Мадам Зазу набросилась на Бобби, как фурия. Ее глаза испускали злые вспышки молнии.

– Ты с ними заодно, да? – спросила она. – Ты здесь, чтобы расспросить меня о Кинге?

Бобби испуганно вздрогнула от резкой реакции своей хозяйки.

– Думаешь, ты первая девушка, которая появляется здесь как ни в чем не бывало и пытается что-то узнать о махинациях Кинга? – продолжала она.

Бобби вздрогнула. Девушка? Она правильно расслышала?

– Якоб слеп, – сказала мадам Зазу. – Но не я.

У Бобби перехватило дыхание, захотелось защищаться. Мадам Зазу одним строгим движением руки велела ей остановиться.

– Со мной каждый может быть тем, кем хочет. У тебя свои причины.

Бобби была впечатлена домовладелицей, но и немного запугана.

– Но цена твоей кровати только что удвоилась, – сухо сказала она. Мадам Зазу не скрывала, что ее молчание имеет цену.

– Я не знаю, что это, – сказала она. – Совпадение? Высшая сила? Кажется, я магическим образом притягиваю людей, связанных с Кингом. При этом я не хочу иметь ничего общего с ним и его делами.

Внутренний голос шепнул Бобби, что лучше промолчать, прежде чем хозяйка вспомнит, что ей давно следовало покинуть кухню. Мадам Зазу опрокинула коричневый порошок, отдаленно напоминающий растворимый кофе, в большую чашку и залила все это водой, опрокинула туда стопку спиртного.

– Раньше я предлагала свои услуги на рынке. Моя палатка находилась как раз рядом с той, что принадлежала садовнику. Кинг был одним из моих постоянных клиентов. Он хотел носить все свои секреты на теле, чтобы никто не мог их украсть.

Мадам Зазу обнажила правое предплечье на несколько секунд. Бобби не поверила своим глазам, когда увидела, как там мелькнул и тут же исчез прекрасный рисунок резьбы, винтов, пружин и шестеренок.

– Он нес какую-то чушь о том, что его семья обманным путем лишила его прав на наследство. Он был одержим созданием часов, которые позволили бы ему вернуться во времени и потребовать свою собственность обратно. Безумец, раздираемый честолюбием, мстительностью и фантазиями о всемогуществе. Он терпеть не мог того, что я не падала к его ногам.

Внезапно она уставилась на Бобби.

– А почему ты им интересуешься? – спросила она.

– Подруга хочет задать ему несколько вопросов, – честно сказала Бобби.

– И чего это может стоить твоей подруге? – спросила мадам Зазу.

– Всего, – честно сказала Бобби.

Хозяйка с трудом поднялась, достала из кухонного ящика конверт и положила его перед собой на стол. Бобби не осмеливалась спросить, что в нем. Костлявая левая рука мадам Зазу покоилась на конверте, правая протянулась навстречу Бобби. Снова мелькнула татуировка. Бобби достаточно долго провозилась с хронометром, чтобы понять, что это был чертеж.

– Не думаю, что ты сможешь позволить себе быть такой любопытной, – сказала женщина деловито.

Медленно мадам Зазу повернула руку. Чертеж исчез. Осталась лишь открытая ладонь.

Бобби порылась в кармане брюк и вложила в руку своей хозяйки последнюю монету, которая у нее была.

– Будь осторожна. Станислав Кинг вступил в сговор с темными силами, – предупредила мадам Зазу. – Он плохой человек.

Если Бобби надеялась еще раз взглянуть на татуировку, то ее ждало разочарование.

– Альбом с рисунками предназначен только для платежеспособных клиентов, – сказала она, протягивая Бобби конверт. – А теперь убирайся с моей кухни.

Лина едва могла держать глаза открытыми, когда приступала к уроку «Простой кулинарии». Разбавленный молочный суп с несколькими кусками хлеба, который ей подали в ночное время в качестве завтрака, едва придал ей сил подняться. Лина нервно разминала пальцы. Она понятия не имела, как осуществить свой замысел, не слишком выделяясь. В недоумении она оглядела школьную кухню. Безукоризненная выложенная кафелем нежно-зеленого цвета комната на первом этаже была поделена на три части. Слева от Лины находился длинный ряд раковин, в центре стояли рабочие столы, справа ждали семь угольных печей, на которых, как радостно сообщила госпожа Полле, за три часа они наколдуют ежедневное меню для обеденного стола. Четыре больших окна в дальнем конце комнаты обеспечивали достаточно света для работы и прекрасный вид на задний двор.