Элизабет Лим - Расплетая закат

Я подняла амулет и прижала губы к стеклянной трещине, выпуская крошечную каплю крови звезд, – достаточно, чтобы окутать своих птичек ее светом.

И, купаясь в сиянии серповидной луны, я распростерла руки и выпустила птичек на поиски любого, кто согласится сражаться за судьбу Аланди.

Среди развалин храма Зимнего дворца императора Ханюцзиня отправили на небеса. На церемонии не присутствовали ни священники, ни монахи – только солдаты леди Сарнай и несколько министров, которые пережили атаку шаньсэня. Они построили скромный погребальный костер из красных кирпичей и, возложив на него императора, опустились перед ним на колени.

Эдан не пришел на похороны. Когда я спросила, почему, он ответил: «Это один из самых древних традиционных обрядов Аланди, предназначенный для того, чтобы почтить Ханюцзиня и пожелать ему безопасного вознесения к богам. Магия и религия всегда шли врозь. Мое присутствие было бы оскорблением для него и твоего народа».

Я поклонилась вместе с папой и Кетоном, выражая свое уважение, и задержалась на пару минут, наблюдая, как ветер уносит прах императора с костра. Мои пальцы были покрыты мозолями от целой ночи за шитьем.

Закончив шить сотни птичек с Эданом, я взялась за погребальный саван для Ханюцзиня. В качестве материала для птичек я использовала его знамя и любые обрывки ткани, которые удалось найти во дворце, – старые шторы, скатерти, даже мешки для риса, которые надевали на головы моих родных, – но без ножниц соткать из грубого льна шелк не представлялось возможным.

Все, что осталось, ушло на саван Ханюцзиня, так что императора похоронили, как обычного крестьянина. Никакой вышивки, никаких драгоценных камней, никакого инкрустированного золота или парчи. Одна шелковая заплатка, да и все.

Но никто и слова не сказал.

– Куда ты? – спросил Кетон. Когда я обернулась, брат вздрогнул. – Майя, твои глаза! Я еще вчера заметил, что они красные. Ты…

– Это все от усталости, – быстро соврала я, отмахиваясь рукой в перчатке. Мне было не по себе. Брат всегда говорил, что я ужасная лгунья, и это так. Но многое изменилось. Я изменилась.

Я спешно ушла, чтобы избежать его вопросов. Но Кетон последовал за мной, и я невольно прислушалась к его тихим шагам и изящному постукиванию трости. В нашу прошлую встречу он только начинал заново учиться ходить.

Мою грудь сдавило. Не так давно я мечтала лишь о том, чтобы вновь увидеть семью и крепко обнять их. Но теперь мы воссоединились, а я только и делала, что старалась держаться от них подальше, так как не знала, что им сказать, кроме лжи.

И это приносило невероятную боль.

Я замедлилась и пошла рядом с братом. Руки засунула в карманы, так как перчатки едва скрывали мои когти.

– Я плохо сплю в последнее время, – наконец выдавила я в слабой попытке объясниться.

– Я тоже, – Кетон наклонил голову, прислушиваясь к треску погребального костра. – Я слышал, вчера леди Сарнай собирала военный совет. Как думаешь, слухи о том, что мы выступим в Цзяпур, правда?

Поэтому я и хотела ее увидеть.

– Не знаю.

– Многие мужчины хотят сражаться. Я среди них.

Я закусила губу, пытаясь игнорировать волну тревоги, поднимающуюся по моему горлу.

– Нет, тебе лучше остаться здесь, с ранеными.

Кетон нахмурился, и я тут же пожалела о сказанном.

– Мои ноги уже окрепли, Майя. Может, я и не такой быстрый, как остальные, но я могу сражаться…

– Ты уже свое отсражался. И вдоволь насмотрелся на войну.

– Сказала моя младшая сестра, – упрекнул он. – Тогда я не знал, за что сражался, а теперь знаю. Остальные солдаты думают так же.

– И ради чего же ты сражаешься?

– Император мертв, шаньсэнь уже на полпути к столице. Ты видела его демона, – Кетон сглотнул. – Если мы не защитим от него Аланди, то да помогут нам небеса. Мы будем обречены.

Как я могла переубедить его, когда сама хотела того же – помочь спасти нашу страну?

Я хотела, чтобы леди Сарнай отправилась в бой. Хотела, чтобы она победила своего отца, убила Гиюрак и отправила ее в глубины преисподней.

Десять тысяч жизней! Это же какая должна быть жажда власти, чтобы пожертвовать ради нее столькими людьми? Я разжала челюсти и умерила свой гнев. Посмотрев в глаза брату, увидела в них пламя и узнала ту же решимость, что горела внутри меня.

– Я поищу леди Сарнай, – вот и все, что я смогла из себя выдавить, положив руку ему на плечо. – Позаботься о папе.

Ни леди Сарнай, ни лорд Сина не пришли на похороны, но я знала, где их найти. Ее высочество спала неподалеку от кухни, выделив все уцелевшие дворцовые опочивальни раненым.

Я услышала ее раньше, чем увидела: она дралась с лордом Синой. Они были так увлечены спаррингом, что не заметили, как я скользнула за колонну, чтобы понаблюдать.

Сарнай до сих пор не сняла броню. Та, должно быть, весила треть от ее собственного веса, но принцесса носила ее с гордостью. Ее плечи были расправлены, на лбу блестели капельки пота. Лорд Сина был вдвое крупнее ее, но она двигалась со смертельной грацией; ее тренировочная палка танцевала в ритме боя, как мои пальцы некогда танцевали с иголкой. Заметив брешь в защите лорда Сины, Сарнай ударила его по колену и, взмахнув палкой, подсекла противника. Тот упал на спину.

– Ты стал слишком медлительным, Сина, – сказала она, протягивая ему руку. – Если будешь и дальше нерасторопно крутиться, как медведь, то тебя убьют.

– А ты ослабла, Сарнай. Может, я и нерасторопный, как медведь, но, по крайней мере, я не рублю мечом, как топором. Где твоя сноровка?

Вместо того чтобы встать, лорд Сина притянул ее за руку, и я впервые услышала смех леди Сарнай. Сина никогда не был красавцем, но после того, как он побывал в темнице Ханюцзиня, его лицо превратилось в кошмарную мозаику: передние зубы и нос были сломаны, верхняя губа порвана. Однако они все равно так смотрели друг на друга, что я ощутила тяжесть на сердце и отвернулась, чтобы пара могла побыть наедине.

Когда я наконец повернулась, они уже сидели у костра, горевшего в яме, обложенной кирпичами, которую раньше использовали для жарки мяса. И они были не одни.

Эдан опередил меня.

– Если ты пришел молить за жизнь портного, то ты опоздал, – сказала Сарнай, даже не одарив его взглядом, пока вытирала пот с висков. – Я приняла решение. Ее нельзя оставлять в живых.

– Тогда вы уже не тот воин, которого я знал по Пятизимней войне, ваше высочество.

– А ты – уже не тот чародей, – парировала она. – Возможно, мне стоит казнить и тебя? В конце концов, что ты можешь нам теперь предложить?

Эдан поднял ореховый посох, и пламя взмыло вверх, принимая форму ястреба. Лишь присмотревшись, я увидела испарину на его шее. Раньше подобный трюк был для него плевым делом, а сейчас требовал много усилий.